Детальные исследования текстов и творческого процесса Достоевского не только опровергают первоначальное отношение критики к русскому писателю как к невежественному дикарю, но и позволяют представить в новом, совершенно ином свете Достоевского-игрока. Хорошо известно, что одно время он страдал маниакальной тягой к азартным играм, рулетке и то и дело уходил в игровой «загул», однако своей самой большой игре писатель предавался не шесть лет, а почти четыре десятилетия: Достоевский стремился доказать, что может жить исключительно на литературные заработки, и стал одним из первых в России профессиональных писателей в полном смысле слова.

Чтобы оценить рискованность такого предприятия, надо в полной мере понимать обстоятельства, при которых приходилось работать Достоевскому. Светская литература в России возникла за сто с небольшим лет до рождения писателя. Первые робкие попытки сделать ее самодостаточной и престижной профессией, не зависящей от салонных игр и придворных покровителей, предпринимались авторами, которые были всего лишь на два поколения старше Достоевского: это прежде всего Н. И. Новиков (1744–1818), Н. М. Карамзин (1766–1826), А. С. Пушкин (1799–1837), Н. В. Гоголь (1809–1852) и М. Ю. Лермонтов (1814–1841). Всем им приходилось бороться с условиями, которые никак не назовешь благоприятными для развития литературного рынка. Начать с того, что самодержавие придерживалось весьма непоследовательной политики по отношению к печати – ее неуправляемости и крайностям, как выразился Александр II[94]. В 1750–1854 годы частные типографии то разрешались, то запрещались, то снова разрешались; двусмысленные пассажи в текстах сначала трактовались не в пользу автора, потом стали пропускаться, потом де факто снова прочитывались не в его пользу; ввоз иностранных книг сначала запрещался, потом сделался свободным, потом был резко сокращен. Осуществлявшие цензуру ведомства множились, и часто их решения противоречили друг другу. Правительство так мало уважало собственные законы, что цензор А. В. Никитенко имел все основания сетовать на то, что «на земле русской нет и тени законности» [Никитенко 1955: 95].

После поражения России в Крымской войне и воцарения нового императора положение печати улучшилось, но все же оставалось далеко не идеальным. Достоевский почувствовал на себе тяжесть железной руки режима, когда в 1863 году издаваемый им с братом Михаилом вполне успешный журнал «Время» был закрыт из-за совершенно невинной статьи о начавшемся в тот год Польском восстании. Тот факт, что Достоевский – пылкий русский националист, включавший чуть ли не во все свои романы несимпатичных персонажей-поляков, – должен был пережить такую трагедию, показывает, насколько непредсказуемыми оставались в то время действия правительства. Как раз тогда, когда было запрещено «Время», Н. Г. Чернышевскому позволили напечатать утопию «Что делать?» – роман, который стал своего рода «библией» для радикально настроенной молодежи, в том числе несколько позднее и для В. И. Ленина.

Препятствия, мешавшие авторам сделаться профессионалами, были столь серьезны, что немногие из современников Достоевского пытались их преодолеть: в обзоре, составленном С. С. Шашковым, говорится, что в России насчитывалось очень немного писателей, зарабатывавших те 2000 рублей в год, которые были необходимы для поддержания их семейств, и что в 1870-е годы ситуация оставалась немногим лучше, чем за сорок лет до этого [Шашков 1876: 43]. Даже известные писатели либо жили за счет своих наследственных состояний, либо не решались уйти со службы. Л. Н. Толстой унаследовал большое имение (примерно 800 крепостных мужского пола), И. С. Тургенев

совместно с братом владел имением в 4000 душ. Эти огромные владения значительно превосходили скромное и погрязшее в долгах имение отца Достоевского. И. А. Гончаров и М. Е. Салтыков-Щедрин не только происходили из благородных и зажиточных семейств, но и достигли больших высот на государственной службе, в то время как Достоевский вышел в отставку вскоре после окончания Инженерного училища. Состояние семьи Достоевских, несомненно, было невелико: мать происходила из небогатого купеческого рода, а отец заслужил дворянский титул, будучи выходцем из еще менее обеспеченного социального слоя – приходского духовенства.

Рассчитывать на доход от своих книг было игрой не менее азартной, чем бросить вызов российской государственной системе. За пять лет до начала работы над «Идиотом» Достоевский писал, что только один русский из пятисот оказывается достаточно образован, чтобы читать те произведения, которые публикуются в нескольких литературных журналах, газетах (их число быстро росло) и малотиражных отдельных изданиях[95]. Восемь лет каторги и ссылки в Сибири, проведенные по большей части среди простого народа, заставили Достоевского остро почувствовать огромный разрыв между малочисленной западно ориентированной элитой и неграмотными народными массами, сохранившими традиции русской православной культуры. Писатель сожалел об этом разрыве; в народной жизни ему виделись несокрушимые ценности, и он посвятил всю оставшуюся жизнь примирению двух групп интеллектуалов: тех, кто ориентировался на современный им Запад (западников), и тех, кто оглядывался на прошлое России (славянофилов). Этого примирения Достоевский пытался достичь, пропагандируя принципы и идеи почвенничества в своем недолго просуществовавшем журнале «Время». Избранную концепцию Достоевский намеревался воплощать как профессиональный литератор, а не как любитель-памфлетист из дворян или салонный болтун. Как профессионал он понимал, что должен не только полемизировать с культурной элитой, но еще и развлекать ее и стремиться захватить ее внимание.

Возможно, финансовые средства Достоевского были скромны, однако накопленный им культурный капитал был весьма велик по меркам его времени. Любовь к литературе проявилась у него еще в родительском доме, а потом развилась во время учебы. В Военно-инженерном училище, которое окончил будущий писатель, преподавалась русская и французская словесность, немецкий язык и история. В ранние годы, проведенные сначала дома, затем в пансионах, а потом в Санкт-Петербурге, он внимательно изучал и обсуждал с другими библейские тексты: Книгу Иова, Откровение Иоанна Богослова, Евангелия (в особенности Евангелие от Иоанна). Эти тексты сформировали его мировоззрение. Родители, далеко отстоявшие на социальной лестнице от франкофильской аристократии, приучили его преклоняться перед лучшими произведениями русской литературы, и позднейшие произведения Достоевского, включая и роман «Идиот», переполнены цитатами из А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя и Н. М. Карамзина. Влияние Гоголя оставалось особенно значительным на протяжении всего творческого пути Достоевского; оно сказалось в таинственных и страшных отношениях между его персонажами; в зачастую фантастической атмосфере Петербурга; в использовании в одном произведении множества нарративных масок автора-рассказчика. Пушкин и Гоголь привили Достоевскому взгляд на Петербург как на город крайностей, бесчеловечный и опасный, способный мгновенно меняться. Само представление Достоевского о действительности – «фантастической», как он охарактеризовал ее вскоре после окончания романа «Идиот»[96], – во многом объясняется влиянием эти двух писателей по изображению российской бюрократии в «самом отвлеченном и умышленном городе на всем земном шаре», как скажет один из его героев – «подпольный человек». Но