Анна опять преисполнилась таинственности и перешла на драматический шепот:

— Оленька будет моя мама. Она сама сказала. Еще вчера. Можешь себе представить? Па! Я забыла спросить: когда она на тебе поженится, у меня какая фамилия будет?

— Чижик, ты уверена? — Игорь смотрел на дочь во все глаза и боялся поверить. — Чижик, а ты не путаешь? Может, ты во сне чего-нибудь увидела? А потом подумала, что это на самом деле…

— Здрасте вам. — Анна с достоинством поджала губы и полезла с постели. — Ты думаешь, я совсем буквально глупая? Ничего мне не приснилось. Как ты думаешь, сначала надо тете Этери сказать или батоно Паше?

— Подожди, Чижик. — Игорь вскочил и заметался по комнате, лихорадочно одеваясь и одновременно отыскивая свою бритву. Выложил он ее вчера из сумки или нет? А, ладно, у Пашки возьмет. — Чижик, подожди! Не надо пока никому ничего говорить… Пусть Ольга сама скажет, ладно?

— Мама уже сказала, — подчеркнуто терпеливо ответила Анна. — Еще вчера. Я понятно объясняю?

И она важно потопала из комнаты, предварительно нацепив свои жуткие очки, чтобы лучше ориентироваться в малознакомом помещении, а Игорь застыл столбом посреди комнаты, растерянно оглядываясь в поисках… чего? Он вроде что-то найти хотел.

— Не может быть. — Он потер ладонями колючие от щетины щеки. — Этого просто не может быть. Чижик наверняка что-то путает…

Но он и сам слышал в своем голосе нерассуждающую горячую надежду, и нерассуждающая горячая надежда проснулась у него где-то в районе солнечного сплетения, и открыла глаза, и засмеялась, и взрывом выплеснулась в сознание, и в сердце, и в легкие, и в каждую клеточку тела, и в каждую щетинку на небритом лице…

— Ой, — опять вслух произнес Игорь, испуганно прислушиваясь к тому, что творит в его организме нерассуждающая горячая надежда. — Этого не может быть, не может быть, не может быть… Чижик что-то путает. Чижик никогда ничего не путает. И никогда не обманывает. Ой, что делается…

Забыв обуться, умыться и побриться, он отправился вроде бы на веранду, где всегда происходил утренний сбор всей дружной банды Калмахелидзе, но оказался почему-то под дверью комнаты, где спала Ольга, больше всего на свете стремясь войти туда и больше всего на свете боясь туда войти. Совершенно ненормальный, отстраненно подумал он о себе как о ком-то постороннем. Безнадежно свихнувшийся тип. Абсолютно клиническая картина. Хоть бы вот прямо сейчас открылась дверь, и навстречу ему вышла бы Ольга, и улыбнулась, и сказала бы…

Дверь тихо открылась, из полумрака зашторенной комнаты навстречу ему шагнула Ольга, почти закрыв глаза, занавесив их студеную глубину своими лохматыми ресницами противоестественной длины, немножко сонно и вроде бы виновато улыбаясь самыми уголками темных, почти вишневых, губ. Она была в том же сине-белом полосатом халатике и на ходу пыталась ладонями разгладить его безнадежно смятые складки.

— Оленька. — Игорь шагнул ей навстречу.

— Доброе утро, Игорь Дмитриевич. — Ольга вскинула свои нечеловеческие ресницы и виновато глянула на него своими нечеловеческими глазами. — Я Чижика проспала, можете себе представить? Просыпаюсь, а Чижик успела куда-то…

— Оленька, — не слушая ее, повторил Игорь и осторожно положил ладони на ее худенькие плечики. — Оленька, Оленька, Оленька… Скажи мне, что это правда.

Ольга знакомо сжалась под его руками, замерла, а потом попыталась, как всегда, улизнуть от его прикосновений.

— Ну да, — неуверенно сказала она. — Мы с Чижиком вместе уснули. Это нечаянно получилось. Безобразие, конечно. Няня называется… Стыд и срам. Сейчас я переоденусь и займусь…

Она опять попыталась выскользнуть из его рук, но он крепче сжал ее плечи и наклонился, жадно заглядывая в ее тревожно-ожидающие глаза.

— Оленька, подожди. — Игорь вздохнул поглубже и быстро выпалил: — Это правда, что ты согласилась замуж за меня выйти?

Ольга совсем закаменела, даже съежилась, будто от холода, в глазах ее метнулась паника, но они тут же подернулись так хорошо знакомым ему ледком спокойного отчуждения.

— Игорь Дмитриевич. — Она не опускала под его горячим взглядом своих холодных, холодных, холодных глаз. — Я ведь вам уже объяснила… Я ведь уже говорила, что не хочу замуж. Я не могу. А насчет Чижика вы не беспокойтесь, я с Чижиком — навсегда… То есть, конечно, если вы меня не уволите. Вы меня не уволите? И за квартиру я выплачу постепенно…

— Подожди, подожди, подожди. — Игорь зажмурился, помотал головой, открыл глаза и с отчаянием уставился на ее неподвижное лицо и даже слегка встряхнул за напряженные плечи. — Подожди, как же так? Чижик говорит — ты согласилась! Еще вчера!

— Как это — согласилась? На что согласилась?

Игорь увидел, какой испуганной и растерянной стала она, и почувствовал, что сердце его глухо ухнуло и заныло… но верить ничему не захотел, и из рук выпускать ее не захотел, и испуга ее замечать не захотел.

— Чижик ведь никогда ничего не выдумывает. — Он старался удержать в себе умирающую в муках надежду. — Чижик никогда не обманывает. Ты ведь согласилась стать ей мамой?

— Я… нет. — Ольга закусила губы и заметно побледнела под загаром. — То есть да. То есть я не согласилась стать мамой, а сказала, что очень хочу быть мамой… Вы понимаете? Я совсем не имела в виду, что выйду замуж… Игорь Дмитриевич, как же теперь? Что же теперь Чижику говорить?… Бедный мой Чижик, как я теперь все объяснять буду?…

— О ней ты думаешь, а обо мне нет, — с горечью начал было Игорь, но увидел выражение ее лица и замолчал.

И тут же многоголосый галдеж на веранде стал в два раза громче, стронулся с места, стремительно приблизился, распадаясь на узнаваемые элементы. Дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и в нее ввалился весь табун Калмахелидзе, весь этот корпус быстрого реагирования во главе с батоно Пашкой с Анной в охапке и с бесовской улыбкой на загорелом до черноты лице. Тылы табуна быстрого реагирования прикрывала несколько озабоченная Катерина Петровна.

— Ой, — выдохнула Ольга в панике и даже покачнулась. Игорь почувствовал это и придержал ее за плечи. — Ой, что делать?…

Игорь ощутил ее смятение, как свое собственное, и чуть не застонал от острой жалости — не то к ней, не то к себе.

— Тихо, — шепнул он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более уверенно. — Ничего, все образуется.

— Ну что?! — победно заорал Пашка, довольно скаля ослепительно белые зубы и сверкая ослепительно синими глазами. — Можно поздравить, да? Кого поздравлять, слушай? Тебя поздравлять, кацо, да? Оле выражаем сочувствие, да?

— От скаженный! — тут же громогласно изумилась Этери. — Чи сказывся? Яко сочувствие? Игорек хлопец гарный, за такого, мабуть, и я пошла бы, да в лихую годыну бисова душа Павло подвернулся.

— Молчи, женщина, — тем же радостным голосом начал Пашка.

Но Игорь, потихоньку погладив Ольгу по плечу и отпустив ее, обернулся и перебил Пашку: