Княгиня не просто установила размеры дани и место ее сбора, она сделала большее — определила свои земли на древлянских! Определила по праву победителя, ничего не сказав об этом воеводе Свенельду. Весь остаток зимы и начало весны Ольга провела в разъездах по бывшей земле князя Мала, где договариваясь, где снова угрожая, а где и не спрашивая древлян. Поляна, на которой волчица увидела женщину, стала владением княгини. Но волчице было все равно, неожиданная помощь в самое морозное время помогла ей продержаться, потом была удачная охота, и весной она уже сама повела стаю взамен одряхлевшего вожака.

Ольга вернулась в Киев только на лето, она была занята с утра до вечера, распоряжалась отправкой дани, устраивала новые медуши, следила за пашней, занималась стройкой. Люди видели перед собой прежнюю волевую и разумную княгиню. И никто не знал, что тлел внутри ее огонек сомнения, привезут ли осенью древляне дань, как договорено, не придется ли снова воевать их земли? Тем более что осенью и зимой княгиня собиралась также объехать Новгородские и Плесковские земли.

Григорий наблюдал за своей подопечной, гадая, что теперь она замыслила. Казалось, Ольга забыла о Искоростене и загубленных жизнях древлян, думала только об устройстве новых ловищ, становищ, собирается в полюдье по северным землям, чего никогда не делали киевские князья.

После гибели князя Игоря в древлянской земле и мести Ольги княгиня взялась наводить порядок на своей земле женской, но твердой рукой. Летопись сообщает, что княгиня «…уставляющи уставы и урокы. И суть становища ея и ловища…». А в следующее лето (год) «иде Ольга Новугороду и устави по Мъсте погосты и дани и по Лузе оброкы и дани. И ловища ея суть по вьсеи земли и знамения и места и погосты.

И по Днепру первесища и по Десне. И есть село ея Ольжичи и доселе».

Самым интересным здесь является сообщение об организации становищ и погостов. Первые указаны в связи с древлянской землей, а вторые с Севером. Различие между погостом и становищем, по сути, не слишком велико, но становище оказывалось в зоне ежегодного княжьего полюдья, то есть князь посещал становища раз в год, и потому особой защиты для такого поселения не требовалось, само полюдье было значительным устрашающим событием. Этого не было у погоста, который отстоял от Киева на 1–2 месяца пути и не мог рассчитывать на довольно быструю помощь. Поэтому люди, жившие в погосте, должны были быть не только слугами, но и воинами, сами себя кормить, собирать дань и транспортировать ее в Киев, живя притом частью собранного урожая с окружающих земель.

Иногда погосты представляли собой только укрепленные крепостицы, обслуживающие их люди жили вокруг в селах. Практически многие погосты стали городками, вокруг них постепенно выросли большие поселения. Иные, поставленные менее удачно, долго не просуществовали. Силы погостов были не в их собственных людях, которых, конечно, могли уничтожить местные жители, а в их связи с Киевом.

К погостам были приписаны смерды. Смерды — определенная часть крестьянского населения, подчиненная князю, в какой-то мере им защищаемая (смерда нельзя мучить «без княжьего слова») и потому обязанная нести определенные повинности в пользу князя. На Руси обычная деревня называлась весью, а та, что была княжеским (а позже и боярским) владением, — селом. Смерды жили в селах. Остальные крестьяне назывались просто людьми.

Княгиня Ольга твердой рукой держала всю Русь, распределив по ее землям свои владения, и Русь подчинилась воле княгини не только потому, что боялась возмездия князя за непослушание, но и потому, что князья на местах тоже жаждали твердой власти. Ольга учитывала и их чаяния, править своими племенами под рукой сильного Киева было значительно легче, чем без подмоги, пусть даже за это приходилось платить частью собранной дани. Но местные князья и не заметили, как среди их собственных весей оказались погосты княгини, среди охотничьих угодий ее ловища и перевесища, среди их пашен и медуш княжеские. На Русь была словно накинута огромная сеть из княжьих владений, не позволяющая ускользнуть. Наверняка в этой организации сказалось знание княгини о положении дел в Византии, того, как греки управляются с огромными подвластными территориями. Поистине, велик тот, кто умеет не просто знать, а эти знания применять.

Ольга прислушалась — нет, ей не показалось, из-за стены доносился приглушенный девичий смех и перешептывания. Чем они там занимаются? Неужто кто из парней у девок? Но женский голос не один, а мужского не слышно.

Княгиня тихонько, стараясь не скрипнуть, отворила свою дверь и вышла в темный переход верхнего яруса терема. Она не зажгла огня, чтобы не спугнуть собравшихся, те продолжали свое занятие, но все равно не сразу поняла, откуда голоса. Потом, прислушавшись, улыбнулась — девки гадали. Княгиня даже знала как, она вспомнила тот единственный раз, когда делала это и сама.

Хельга была еще мала, чтобы гадать на замужество, в том году, просто наблюдала за родственницами постарше себя. Девушки налили в гадальную чашу с двумя ручками воды, и каждая в свою очередь завязывала глаза и пускала туда половину пустой яичной скорлупки, покрутив посередине. По ободку чаши были нанесены вперемежку знаки двенадцати месяцев. К какому прибивалась скорлупа, в том и замуж идти. А если вставала у ручек, значит, придется подождать до следующего года, а может, и дольше.

Погадали, кажется, уже все, замужество выпало только двоим из семи, остальные расстроились. Вдруг Лузя предложила погадать и Хельге. Если бы девушки не рассмеялись, она не стала бы этого делать. Но насмешка подруг заставила Хельгу вскинуть голову и протянуть руку за платом, каким завязывали глаза. Когда пущенная ею скорлупка остановилась у травеня, ахнули все. Ольга, еще не развязав глаза, по слуху поняла, что гадание показало не на ручки чаши.

Древнему гаданию верили все, оно не обманывало. До матери Хельги дошел слух, что дочь тоже гадала. Ингрид рассердилась — девочка еще слишком молода, разве можно испытывать судьбу?! Тем более что вскоре в просинец, как и пообещала чаша, дальний родственник увез Лузю, забрав ее в жены своему сыну. Но все вышло по гаданию — приехал вдруг Олаф из варяжских невест князю жену выбирать и решил взять совсем девочку с синими глазами и гордой осанкой, потом был пир, после которого она поселилась в Вышгороде — взрослеть. Не обманула скорлупка.

Княгиня усмехнулась и так же тихо шагнула обратно в ложницу. Вот если бы можно было так же погадать на всю жизнь. И сама себя остановила. Пошла бы она тогда за Олафом, не оглянувшись, из родительского дома, если бы знала, сколько будет сидеть в Вышгороде без мужа, сколько всего вынесет? И поняла, что пошла бы. Все равно она все эти годы была княгиней, она устроила на этой земле так, как ей показалось лучше. Русь сильна, с ней считаются, хотя вокруг полно недругов.

Это было на Луге, Ольга остановилась в одной из весей и, пока меняли лошадей, вышла размять ноги. Рядом тут же оказались любопытные мальчишки. Княгиня скупо улыбнулась, ни мороз их не берет, ни ветер, вон как носы и щеки раскраснелись, ручонки озябли, ногами перебирают, а в дома не идут. Взрослые стояли чуть поодаль, осторожно косясь. Ольга посмотрела на ворон, перелетающих с дерева на дерево в ожидании, чем бы поживиться близ людского жилья, на ездовых, возившихся с конской упряжью, и снова повернулась к ребятишкам, залюбовавшись детскими любопытными глазенками. У стоявшего поближе малыша глазенки были синими-синими, точь-в-точь как у Святослава в детстве. Святослава?! Ольга невольно обернулась к ребенку снова. Видно, внимание княгини испугало кого-то из его родственниц, к малышу метнулась женщина, подхватила и утащила подальше от важной особы. Мальчишка от неожиданности заорал благим матом. Княгиню уже звали в сани, а она все стояла и смотрела вслед уходящей женщине. Что-то в ее фигуре и походке показалось очень знакомым. Малуша? Святослав? Что за наваждение? С трудом удержавшись, чтобы не перекреститься, на людях старалась этого не делать, тем более здесь, далеко от Киева, Ольга села в сани и вдруг спросила у заботливо укутывающего ее волчьей полостью Любомира: