– Подождите, господин. Тут ещё…

– Что, ещё кто-то помер?

– Нет. Хуже. Тут… к вам варвар тот пришёл. Он ждёт внизу. Я велел ему шербету подать, а слуг его – накормить.

– Господин!! – взвыл евнух.

– Ничего, Дурри, ничего, не цепляйся за меня, – прошептал Нумайр. – Неси джуббу мою, ту, зелёную. Неси.

Муса, посмотрев дико на мужланов, по-прежнему стоящих на коленях, сам бухнулся на пол.

– Вы чего, совсем спятили? – прохрипел Нумайр. – А ну, по своим местам, и чтоб наготове! Вон!!. А ты чего замер? Примёрз, что ли?

– Господин, ваша джубба зелёная… вы же в ней вчера ездили к варвару. Она, – евнух сглотнул, дёрнув тощим кадыком, – она в крови вся. И не только…

– Ну и что? Ты крови, что ли, не видел? Белую с золотом неси тогда. И нож мой. Да не суетись ты так, болван!

Вниз Нумайр спускался, будто шёл на казнь. Голова ясная, только ноги идти не хотят, едва волочатся. Проклятый варвар! Требовать пришёл небось. Но ничего, если он думает, что может дикарством своим напугать первейшего – теперь первейшего! – из купцов ал-Мерии, то очень ошибается. Масмуда очень не любят, когда у них под носом убивают их данников. Посмотрим ещё, кто кому и про что напоминать будет. Только вот ноги чего-то вовсе не слушаются. У-у, клячи!

Перед самой дверью заставил себя выпрямиться, огладил бороду, шагнул за занавес – и тут же ноги превратились в иссохшие деревяшки. Потемнело перед глазами, и всплыло в памяти: ночь, огонь фонарей и липкая, вязкая кровь на руках и во рту…

– Доброго дня тебе, почтенный Нумайр, – сказал варвар, улыбаясь – а глаза его, серо-синие, ледяные, были как два ножа. – Я пришёл за обещанным. Мы все восхвалили твою доблесть. Подтверждаешь ли ты обещанное тобой вчера? Готов ли ты отдать и пойти?

«Обещанное? Какое и кому? Куда пойти?» – хотел спросить Нумайр, но из уст его само собою вырвалось хриплое:

– Да!

– Это хорошо, – кивнул варвар. – Значит, корабли, люди и оговорённый товар. Мы отплываем через три дня. Твой слуга Муса уже изготовил доверенные письма – тебе нужно лишь подписать их.

– Да, – подтвердил Нумайр как кукла, едва ворочая языком.

– Хорошо, – вновь похвалил дикарь. – Через три дня мы ожидаем тебя у пристани.

– Меня? – пролепетал Нумайр, и колени его подогнулись. – Как же я? Я же никуда… я же…

И тут будто ведро холодной воды опрокинулось в память. Он застонал.

– Ты же сам захотел проследить за своими людьми и товаром, разве нет? Ты поклялся, что сам поведёшь их и добудешь богатство! – Глаза дикаря смотрели в самую душу, и не было от них спасения, и не хватало сил отвести взгляд. – Ты был так дерзок и весел вчера. Говорил, что не уступишь любому воину и пойдёшь хоть на край света. Потому я, уважая твою решимость, приготовил подарок для тебя. Почему-то твоим слугам вздумалось пренебречь долгом и кинуться в бега – очень быстро. Наверное, испугались, глядя, как их хозяин кушает ещё живое сердце труса, и не захотели идти в земли чёрных. Но не стоит огорчаться: мои люди уже выследили их. Думаю, через день-другой я верну их тебе. Надеюсь, даже в целости.

– Да, – выговорил Нумайр снова, царапнув языком пересохшее нёбо. – Я… спасибо, почтенный Ингвар. Я сделаю… приду, да.

– Спасибо и тебе, что поднялся из-за меня с постели и пустился в такие хлопоты. Исполнять обещанное в наши дни – такая тягость.

Когда варвар ушёл, Нумайр долго сидел молча, охватив голову руками, глядя в пол. Потом, не поднимая взгляда, крикнул:

– Вина!

– Господин, вы что, вы же не кушали сегодня! – всполошился евнух.

– Вина, я сказал!! – взревел Нумайр.

На последний пир перед отплытием собрались все, кто годы назад сквозь шторм увидел горы этой страны. Все, кто уцелел в бесчисленных стычках под чужим солнцем, не канул в рыжую глину или в море, доброе лишь издали.

После первой чаши Инги встал и сказал на языке земли, куда не хотел и не мог вернуться:

– Братья! Сегодня я освобождаю вас от клятв. Сегодня каждый волен идти куда захочет. Я иду туда, где солнце рождает золото, убивая воду. В тех странах люди подобны зверям и питаются человечиной. Я никого не неволю идти за мной туда.

Тогда встал Леинуй, огромный, как оживший валун.

– Ярл Ингвар, те, кто хотел уйти, ушли от тебя ещё в Трондхайме. Они вернулись домой с добычей и славой. А мы пошли с тобой и пойдём снова, куда бы ты нас ни повёл. Так, братья?

– Так, так! – заревели, грохоча пустыми кружками.

– Леинуй, для тебя у меня особое слово. Ты шёл рядом со мной. Ты – больше чем брат мне. Боги не дают мне вернуться, они зовут меня идти дальше. Но ты – можешь. Мой сын скоро станет мужчиной. Ему нужен тот, кто направит и охранит его. Мы смешали кровь в знак побратимства – так послушай же меня!

– Брат мой Ингвар, я слушаю тебя – но кровь побратимства говорит во мне. Я пойду всюду, куда пойдёшь ты, а на дорогу смерти шагну впереди тебя. Но ты прав: пусть к нашей земле вернутся те, кто устал дышать чужой пылью, те, кто может принести нашим родичам вести о нас и нашу добычу. Сидуй, младший мой брат, я говорю тебе как старший в роду – ты вернёшься домой!

Сидуй, почти такой же огромный, как брат, молча встал и поклонился.

– Братья! – снова сказал Инги. – Пейте и веселитесь! Пусть каждый решит для себя, остаться ему или вернуться с храбрым валитом Сидуем, а объявит о том на рассвете! Пусть горечь расставания больше не омрачит нашего пира! Пейте!

– Пейте! – эхом отозвался Леинуй.

Под ярким полуденным небом из гавани ал-Мерии вышли семь кораблей. Мягкий ветер погнал их на запад. Они прошли вдоль берега до Великого пролива, мимо Джебел-ал-Тарик и древней Танджи на южном берегу и вышли в огромный, холодный, бескрайний океан, уходящий от земли в вечность. Там два корабля – самых старых и маленьких, низких, со смешными звериными мордами на штевнях, – повернули на север. Остальные – большие и новые, остроносые, с яркими флажками, с треугольными полосатыми парусами и башенками для стрелков, – пошли на юг и скрылись в искристой прибрежной дымке. Ни один из них больше не вернулся к берегам ал-Андалуса. После того как купец Нумайр ал-Хатиб, обезумев, отдал свои корабли полунощным дикарям и сам отплыл вместе с ними, дела почтенного ибн Изари пошли в гору. Он стал самым богатым в ал-Мерии, прибрав к рукам всю торговлю ртутью, лошадьми и парчой. Через полгода он стал казначеем. А ещё через три месяца мувахиддины, возмутившись нравами и кознями правителя ал-Мерии, пытавшегося у них за спиной торговаться с кастильцами, осадили ал-Мерию и, после недельной осады захватив её, перебили всю знать, усадив головами зубцы крепостной стены. Вместе с сотниками и факихами стену над воротами украсила и голова почтенного ибн Изари.

К берегу приставали всего лишь трижды, а воду нашли единожды. Сперва повернули далеко на запад, в океан, опасаясь, что береговая стража мувахиддинов заметит и вышлет погоню. Напрасное беспокойство. При мувахиддинах морская торговля захирела и на внутреннем море, а уж в океан не плавал вообще никто – разве только между прибрежными деревнями шмыгали утлые лодчонки, да рыбаки, жадные до улова, могли забрести дальше обычного. Но Инги не сожалел об осторожности и не боялся заблудиться в океане. Непрестанный ветер гнал прочь, на полдень, указывал путь вернее, чем магнитный камень и звёзды. Влево от ветра – и, рано или поздно, уткнёшься в берег.