Вскоре гул лошадиных копыт наполнил лес, и ещё долго кружились над деревьями черные птицы.

Последние два года после убийства логофета дрома Феоктиста Византия во внешней политики терпела поражение за поражением: арабы, как взнузданные кони, победно шествовали по землям Священной империи, вселяя страх в василевса Михаила и его дядю Варду и радость в их политических противников. Из города Милета сосланный патриарх Игнатий своим неутомимым гласом обличал действия нынешних правителей и ставил все неудачи в зависимость от их кровавых злодеяний. Подобное исходило и из Гастрийского монастыря, где томилась в заточении со своими дочерьми бывшая августа Феодора. Проклятие, ниспосланное ею на голову сына и брата, начинало, кажется, осуществляться.

Во дворце уже стали подумывать, что проклятие проклятием, но поражение отборного византийского флота в бою с арабами у берегов Апулеи в 858 году, позорная сдача считавшейся неприступной крепости Кастродживанни в Сицилии, неудачные военные действия сухопутных войск в Малой Азии в 859-м являлись скорее следствием бездарности Варды, занимавшего теперь пост логофета дрома вместо убитого Феоктиста.

Какие шаги предпринять, чтобы выйти из этого постыдного положения, в какое попала империя? Как заткнуть рот хулителю Игнатию?… Об этом и шёл сейчас разговор во дворце правосудия Лавзнаке между Вардой, василевсом и его главным конюшим Василием-македонянином.

Варда, в короткой тунике с кожаным поясом, украшенным драгоценными камнями, при упоминании имени Игнатия всякий раз хватался за рукоять акинака, и квадратное лицо его, загорелое до черноты, искажалось ненавистью, а карие глаза метали молнии.

— Этот зловонный кастрированный пёс будет лаять до тех пор, пока его слышат студийские монахи, поэтому я, высокочтимый василевс, предлагаю перевести его из Милета на остров Теребинф и усилить охрану, чтобы не было с ним никакого сношения, — предложил Варда.

— Да, многие беды исходят от Игнатия. Во дворце разгуливают его шпионы, и я не поручусь за то, что они не выдают врагам наши тайны. — Михаил взглянул прямо в глаза Василию-македонянину, но тот выдержал взгляд и тихо произнёс:

— Шпионов надо выслеживать и казнить их так, чтобы они сгореть в утробе медного раскалённого быка посчитали за счастье.

— Вот ты и займись этим, — сказал василевс.

— Хорошо, мой император, — покорно ответил шталмейстер[86], - прикажите, и я займусь ещё одним изменником — греком из Кастродживанни.

— Говорят, полководец Аббас так его спрятал — не отыскать. — Варда расставил ноги и снова потеребил рукоять меча. Несмотря на свой почти пятидесятилетний возраст, он был крепок, силен, ловок и вынослив. В состязании на колесницах но уступал даже главному конюшему — македонянину, не уступил бы и самому лучшему возничему в Византии — василевсу, если бы борьба шла ни равных. Но, как правило, всегда приходилось нарочно проигрывать с целью сохранения своей жизни: сумасбродный Михаил, напившись после скачек, мог запросто отдать приказание отрубить победителю голову…

— От доместика[87] сицилийского гарнизона я слышал: Аббас грека отдал служить на корабли, боится, что не только мы доберёмся, но и сами арабы могут его прикончить. Предатели ни у кого не были в почёте… — Василий поправил на шее золотую фибулу, будто она душила его.

Варда подтвердил:

— Да, это верно… Кстати, о кораблях. А не послать ли нам триста хеландий, те, что мы ужо сумели построить после поражения у берегов Апулеи, чтобы сокрушить арабов в Сицилии и обрат но взять крепость? Аббас похвалялся, что, укрепившись на острове, он свой флот двинет по Танаису к Джурджанийскому морю на завоевание хазар.

— Это всего лишь слова, логофет, не так-то просто достичь на кораблях земли хазар. А вот твоя мысль, дядя, послать триста хеландий — это реальность! — заключил император. — Да, ведь мы, кажется, посылали к кагану философа Константина. Что с ним?

— Сейчас узнаем. — Варда хлопнул в ладоши. Вошёл протасикрит. — Пусть придёт сюда Фотий.

Вскоре Фотий, облачённый в тяжёлые одежды патриарха, явился перед светлые очи василевса, первого министра и шталмейстера и поведал о том, что он только что принял гонца-негуса от отца Константина, который сообщил об отыскании в Херсонесе мощей святого Климента, и теперь, слава Иисусу, они будут принадлежать не Риму, а Константинополю.

— Пусть папа Николай от злости поскребёт свою лысину. А может, наоборот, изменит к нам своё отношение[88], - добавил Фотий. — Знать, Господь на нашей стороне, и Влахернская Богородица покровительствует больше теперь нам, чем римлянам…

— Вот и хорошо. Значит, обстоятельства благоприятствуют нашему походу… Отче, — обратился Михаил к патриарху, — завтра и начнёшь освещать хеландии, которые мы решили послать в Сицилию… А кто возглавит этот поход?

— Думаю, что патриций Константин Кондомит. Человек он расторопный, хорошо знает морское дело, — поспешил ответить Варда: втайне он боялся, что командовать хеландиями назначат его…

Пусть будет так! И ты, мой верный шталмейстер, на время сменишь зал прекрасной конюшни на кормовую каюту[89]. И привезёшь нам голову гнусного предателя и бросишь её на пол дворца правосудия. — Василевс скользнул взглядом по мраморным плитам Лавзнака и оперся в одну из колонн, рядом с которой стояла обитая красным бархатом бронзовая скамья для возлежания. И вдруг губы его перекосила судорога, Михаил затопал ногами и закричал громко, и крик его гулко заметался под высокими сводами:

— Почему она до сих пор здесь?! — император указал на скамью. — Почему не убрали?!

В дверях появились перепуганные слуги. Они подняли её и быстро унесли. Остановившимся взглядом Михаил ещё долго смотрел на то место, где стояло ложе, будто узрел не белые мраморные плиты, а кровь… Внимание Варды тоже было устремлено туда, и Василий, видя их озабоченность и отрешённость, позволил себе на какой-то миг усмехнуться…

Он тоже присутствовал при убийстве Феоктиста здесь, в главном зале Лавзнака, находящемся рядом с императорскими покоями, и знал скрытую причину его.

…У Феодоры ближайшими советниками были логофет дрома, магистр Мануил и брат Варда. Последнего всегда точил червь честолюбия, Варда не мог допустить, что августа больше всего благоволит Феоктисту за его ум, преданность делу и честность — качества, на которых впоследствии и сыграл он в своих низких устремлениях. Первое, что он сделал, — поссорил Феоктиста с Мануилом: как первый министр, логофет дрома исполнял ещё обязанности рефендария — заведующего казнохранилищем, а Мануил был нечист на руку. И когда Варда уличил последнего в незаконной растрате, Феоктист в гневе выгнал Мануила из дворца. У Феодоры остались два советника — Варда торжествовал. Теперь нужно свалить Феоктиста. Как это сделать?