* * *

Как бы там ни было, но борьба против тотальной паспортизации, которую вели бланкисты, получила поддержку многих сил, в других отношениях весьма далеких от идеалов движения. На стороне нестяжательских общин выступили многие христианские организации, и прежде всего Русская Православная Церковь: ее наиболее преданные прихожане начали борьбу против штрих-кодов, ИНН и электронных паспортов еще до появления отрядов Бланка.

Уже через три-четыре года взаимная поддержка и настойчивость позволила ослабить обруч тотального контроля над гражданами («смягчить режим заключения», как говорит Колесо). Сыграла свою роль и солидарность антиглобалистов, значительная часть которых влилась сегодня в ряды нестяжательского движения.

Благодаря неослабевающим протестам «навеки зарегистрированных», толоконные лбы вздрогнули и призадумались. Тем временем охотники племен и вольные странники, пользуясь симпатией сочувствующих и их мощной компьютерной поддержкой, в целом решили проблему фантиков. Изобилие бланков самых различных документов, проходящих через круговорот подвесных обменов, хорошо организованный и немалый по своим масштабам обмен настоящими документами, а также появление в большом количестве виртуальных суверенитетов и соответствующих виртуальных гражданств (признаваемых друг другом и даже некоторыми традиционными субъектами международного права) – все это превратило работу пограничников и прочих фантиколюбов в настоящую пытку или, лучше сказать, в лотерею. Некоторые КПП стали пропускать под денежный залог, другие переквалифицировались на исключительный «фейс-контроль», пропуская знакомые лица, которые под свою ответственность могут проводить спутников. Так получил распространение институт проводников, оказавшийся довольно эффективным для небольших КПП.

Зато статья о привлечении к уголовной ответственности за подделку документов подверглась изменениям почти во всех законодательствах. Дело здесь, разумеется, не в юридических аргументах сочувствующей стороны, хотя речь адвоката Джейн Ригли в суде штата Флорида вызвала определенный резонанс.

Представьте себе, что вы купили конфеты и решили их подарить. Но обертки вам не понравились, вы придумали свой дизайн для фантиков и завернули конфеты в собственные бумажки. Разве справедливо сажать за это человека в тюрьму?

Или лучше вообразите, что вы купили бутылочку бренди и перелили ее содержимое в пластиковую бутылку из-под пепси. Просто потому, что вам нравится, прогуливаясь по улицам, отхлебнуть глоток-другой. Многие у нас в штате так поступают, ведь использование тары с фирменной этикеткой доставляет известные неудобства. Разве в этом случае полиция имеет право вас задерживать, даже если доказано, что в вашей бутылке отнюдь не лимонад? Нет, полиция смотрит на это сквозь пальцы и поступает мудро. Вот и эти странные люди время от времени наклеивают (applicate) на свою личность другой ярлычок, чтобы избежать неудобств с обеих сторон. За что же их отправлять за решетку?

Понятно, что судьи пропустили казуистику Джейн Ригли мимо ушей, это для дезертиров ее аргументы очевидны. Однако один аргумент возымел действие: многие у нас в штате так поступают. Еще как многие! Если сегодня закон о подделке документов применять в прежнем виде, арестовывать пришлось бы сотни тысяч – для содержания и тюрем не хватило бы. Ведь вольному охотнику племени хоть убей не втолкуешь, что выданный ему однажды фантик следует беречь как зеницу ока… Законодателям и уж тем более стражам закона пришлось в конце концов как-то считаться с новой реальностью. Редакция соответствующей статьи УК теперь обычно формулируется как «подделка документов в корыстных целях», а уголовное преследование осуществляется «по факту наступивших последствий». Что, безусловно, можно рассматривать как победу нестяжателей, ибо они утратили интерес к корыстным целям. Но отнюдь не интерес к жизни, наполненной приключениями, и если учесть, что драйв странствий является одним из самых мощных и для кочевых племен, и для кочевников-одиночек, можно отметить, что мир стал для них более благосклонным.

Продолжаются также исследования практики глубинных обменов. В «гирляндах» частенько попадаются тексты на эту тему – вот что, например, пишет Сова, один из петербургских бланкистов, разделяющих марксистские позиции.

Увлечение греческими атомистами не было для Маркса просто проявлением случайного юношеского интереса – оно, как справедливо заметил Бланк, имеет прямое отношение к самой сути коммунизма. Так, в диссертации Маркса мы читаем: «Человеческая чувственность… образует ту среду, в которой, как в фокусе, отражаются процессы природы и в которой они, воспламенившись, излучают свет явлений».

Этот свет не оставляет места для укромных уголков сугубо индивидуальной чувственности, принцип частной собственности проявляется здесь как минимализм, а отчуждение своей персональной порции сенсорики предстает как кража, как ущерб, наносимый непосредственно человеческой сущности. Вот источник первородного греха частной собственности.

Много недоразумений связано с материализмом Маркса. В действительности его материализм не означает приоритета материальных интересов в духе традиционной политэкономии: материя – это прежде всего материя чувственности, которая, «воспламеняясь, излучает свет явлений». Она же является и «материей коммунизма» и как таковая, конечно же, первична по отношению к эгоистическому сознанию, возникающему из присвоения отдельного участка обмена веществами жизни. Для Маркса эгоистическая установка, специфическая интенция алчности, отнюдь не исходна, она есть результат отпадения индивида от общественно-исторической сущности человеческого существа, от тела коммуны.

Лишившись подпитки из чувственного универсума, заключенное в единичное тело сознание начинает воображать, будто забота о другом, чувство товарищества, классовая солидарность суть всего лишь формы добровольного самопринуждения. Другую реальность милосердия, кроме взнуздания воли, эти протестанты-единоличники во главе с Кантом были неспособны даже представить – и по сей день неспособны. Их бытие и эгоистическое самочувствие определяет и соответствующее зацикленное сознание, а материя коммунизма – не как предмет мысли, но как повседневная очевидность – исцеляет частичных индивидов, приобщая их к целому. При этом задействуется не усилие воли, а чувственная достоверность взаимопонимания и заботы. Сегодня эту достоверность может испытать каждый, кто рискнет влиться в ряды нестяжательского движения. Маркс же вычислил ее теоретически, и, опираясь на его догадки, мы можем теперь сформулировать конспективное определение коммунизма: коммунизм – это объективная реальность, данная нам в коллективном ощущении.

Понятно, что Сова представляет марксистское крыло нестяжателей. Это направление хоть и является достаточно влиятельным, однако не доминирует ни в теории, ни в практике нестяжательского бытия. Подавляющее большинство племен не ведет оседлого образа жизни – в этом, помимо всего прочего, их отличие от «генералов песчаных карьеров» и подростковых банд недавнего прошлого. Как правило, небольшое стабильное ядро общины пульсирует, поглощая и вновь выбрасывая протуберанцы, которые конденсируются в ситуативные группы, образуя живую кромку антропогенеза. И это не говоря уже про одиноких вольных охотников, чья подвесная трасса простирается от Петербурга до Буэнос-Айреса. «Распыленные», орбитально-космические тела общин нисколько не похожи на сталинские колхозы или израильские кибуцы. Однако материя коммунистической чувственности, безусловно, входит в состав этой космической пыли – прежде всего как причастность к незримому единству всего движения. Многие коммуны, особенно в Германии и России, напоминают «маленький Чевенгур», но главное – открытость сквозным пограничным обменам. Если обмен веществами жизни возможен с первым встречным, он перестает быть первым встречным и становится товарищем, независимо от того, обменялись ли путники парой слов, удостоверениями-фантиками или другими фенечками.