рабочего поселка. По краям безобразно развороченного, перевитого месива дороги стояли одинаково запыленные серые избы. Крайние деревья леса тоже были какие-то серые.

Я устало направился туда, куда показала женщина.

На стук из конуры за забором выскочила маленькая отчаянная собачонка. Больше никого. Пришлось вернуться и снова расспрашивать.

Выяснилось, что у тетки с молоком два домика – один этот, маленький, нежилой флигелек, и другой – на той же самой усадьбе, только с противоположной стороны. Надо пройти по улице до поворота, повернуть и там не ошибиться, найти именно тот дом. Новый, под новой крышей.

До поворота было дома три, все по такому же месиву, а там оказался большой перекресток – площадь, изъезженная поверхность которой была словно в барханах.

Дом я нашел, не ошибся. Хозяйка – темноволосая невысокая женщина с усталым лицом. Мы прошли через весь участок по тропинке между грядками как раз к той самой избушке, в которую я стучал. Сердитая собачонка выскочила опять, но по приказу хозяйки угомонилась.

Молоко было отличное. Я выпил литр и спросил, нельзя ли мне оставить здесь велосипед с грузом, пока пойду в столовую, и нет ли у них сеновала, чтобы мне потом отдохнуть.

– Велосипед – пожалуйста, – вежливо ответила хозяйка. – А вот что касается сеновала…

Она открыла дверь сарайчика, и я удостоверился, что он буквально битком, до самой двери и до потолка набит сеном.

– А я раскладушку вам дам, – сказала она. – На участке и полежите.

Я осторожно осведомился, как дорога отсюда до Судимира – такая же или, может быть, чуть получше? От Ульянова до Дьяконова тоже ведь был песок, но там, хоть и с перерывами, можно было все-таки ехать…

Хозяйка вздохнула и ответила, что до Хвастовичей и Судимира фактически гораздо дальше от них, чем даже до Брянска или Калуги. До Калуги автобус хоть и редко, но ходит, до Брянска – поезд, а вот в Хвастовичи и на машине попасть нелегко. Дорога такая же, если не хуже.

Судимир, Хвастовичи… Выразительные названия, подумал я.

До столовой было километра два. Преодолевал я их минут сорок. Идти можно было только с краю дороги. Как будто специально выкопали канаву, засыпали песком и назвали: «дорога». Несколько раз, пока я шел, проезжали машины – ехали не только вдоль, но и поперек, колеса отчаянно воевали с песком.

Поселок вообще был какой-то неустроенный: серенькие безликие домики стояли каждый сам по себе, без плана и интереса к жизни. В чем дело? Казалось, что собрались они здесь по чьей-то нелепой прихоти, по принуждению, а люди, что населяют их, тоже невеселы, живут без радости. Но зачем?

Столовая находилась как раз рядом с железнодорожной станцией. Она была закрыта «на обеденный перерыв». Оставалось ждать полчаса. Здесь уже сидели в ожидании несколько мужичков – кто на крыльце, кто на траве, кто на бревнышках. Я сел рядом. Мужички молча курили.

Столовая наконец открылась. Мы с мужичками поднялись и вошли внутрь. Меню не соответствовало действительности – от первой половины дня остались переваренные до клейкости макароны без масла и консервы. «Утром была делегация из центра, все съела», – так объяснила хозяйка. «Что еще за делегация?» – подумал я.

Однако спрашивать не стал. Собственно, выбирать было не из чего, других столовых здесь нет, а аппетит у меня после такой дороги был будь здоров. Нашлись к тому же еще и кисель – безвкусная мутноватая жидкость – и старый виноградный сок в банках.

После столовой я зашел в станционную будку и узнал, когда идет поезд до Брянска и можно ли ехать с велосипедом. Оказалось – в половине второго ночи. Начальник станции заверил, что с велосипедом можно. До Брянска – около восьмидесяти километров.

Такой вот неожиданный оборот. Смутные чувства вызвал во мне поселок, не сразу я мог в них разобраться. Возвращался медленно, с грустным интересом оглядывая окружающий пейзаж. Не было радости жизни вокруг, не было. В чем дело?

На участке хозяйка предложила мне раскладушку, которую можно было бы поставить где-нибудь под яблоней, в теньке. Поначалу я отказался и лег на доски, которые были навалены рядом с домом. На сухих и теплых сосновых досках ведь так приятно лежать. Однако вскоре отлежал бока и спину и попросил раскладушку.

До поезда оставалось еще очень много времени, можно было как следует отдохнуть. Но продремал я всего каких-нибудь полчаса. Вроде и усталости-то особой не чувствовалось.

Раскладушка моя стояла у забора, за забором виднелся небольшой пруд. На той стороне прудика, в кустах сидели мальчишки с удочками.

Я подумал, что и пруд этот наверняка пропадает зря. Никто не думает разводить там рыбу, никто не собирается чистить его. Я смотрел долго, но никто из мальчишек так ничего и не выудил.

Пригнали коров. Хозяйская корова была большая, неповоротливая, черная, с непропорционально объемистым вислым выменем. Ее не стали загонять под крышу, а пустили в загончик, который был как раз за моим забором, перед прудиком. Легкую проволочную оградку загончика я не сразу приметил. Скандально помычав для начала, корова с аппетитом принялась за свежую траву. Дойдя до меня, она равнодушно глянула сквозь забор, дернула ушами, пошевелила губами, помахала хвостом, отгоняя мух, и вновь принялась за свое однообразное занятие.

Ясно было, что загончик выстроен контрабандой, до поры до времени, потому такая легкая проволочная оградка. Но нельзя было не оценить хозяйской сметки: зачем же зря будет пустовать никому не нужный кусочек луга?

Вообще все больше и больше участок, на котором я остановился волею судеб, казался мне этаким форпостом прогресса, оазисом хозяйственности в поселке. Глядя на корову, я подумал о том, сколько же пришлось выстрадать владельцам этих вот бессловесных животных. Было время, когда велели сдавать их на мясо. Потом позволили держать, однако же запретили сено косить, а потому хочешь не хочешь, а все равно сдашь. Теперь как будто бы и корма обещали, но ведь даже и в совхозе с кормами непросто… И теперь уж мало кто соглашается: кому возиться не хочется – рано вставать, доить, навоз убирать, сено доставать, – а у кого и просто желания нет. Ну как новый указ придет? Любить животное надо, коли держишь, а какая уж тут любовь, если не знаешь, будет новый указ или не будет, а если ждешь, что будет, то опять же не знаешь какой… И все же мои хозяева вот держат.

Тут я услышал характерные звуки работающей косы. Косца не было видно за яблонями, но ясно, что работает он на участке.