— Это ж надо, — просиял Джордж Буш. — И от Советов тоже?

— Разумеется. Послание советского посла как раз одно из тех, закапанных. Им ядерная война нужна не больше нашего.

— Ну что же, мужики, — начал в обычной своей манере рубахи-парня Джордж Буш, — должен откровенно сказать вам уже сказанное мной публично. То, что я делаю, правильно, а пока я еще остаюсь президентом, я остаюсь и человеком, который лучше всех прочих знает, что правильно, а что нет. Правильно? Мое решение правильно, потому как я дорос до понимания — дорос, пока занимал мой пост, — что президент из меня на самом-то деле никакой.

— С этим, господин президент, никто спорить не собирается, — сказал член конгресса от его собственной партии.

— Называй меня Джорджем, Боб. Рад, что смог тебя убедить.

— Меня зовут Джоном, Джордж.

— Это меня зовут Бобом, — сообщил один из просителей, высокий.

— И меня, — сообщил еще один из просителей, низенький.

— Рад снова познакомиться с вами со всеми, — сказал Джордж Буш. — Мне казалось, тебе не по вкусу то, что делаем я и моя администрация, Боб.

— Меня зовут Томом, Джордж.

— Боб — это я, Джордж, и мне тоже не нравится все, что вы делаете. Однако политике следует кончаться у самого края воды.

— А что это значит, Том?

— Это значит, господин президент, что во времена великого кризиса мы отказываемся от пристрастных перекоров, забываем о том, как паршиво вы работаете, и начинаем, разнообразия ради, думать о благе общества.

— Но при чем тут край воды?

— Понятия не имею. Однако в настоящее время это не важно, как не важен и вопрос о том, паршивее ли ваша паршивая администрация рейгановской или не паршивее.

— Паршивее рейгановской? — воинственно вскинулся президент. — О нет, от этой темы мы так просто отмахнуться не можем. Позвольте мне высказаться ясно и определенно. Для меня то, что я делал, было прежде всего вопросом сдержанного президентского стиля, и вы не могли не заметить всех неуклонно проводимых нами усовершенствований к лучшему, равно как и множества усовершенствований к худшему.

— Джордж, — произнес Стаббз.

— Минуточку, Чарли. Мы проводили наши хорошие и плохие изменения с такой постепенностью, что их можно было с равным успехом и не проводить, разницы никто не заметил бы, да и нам жилось бы намного лучше, если бы мы оставили все как было, а не тратили на проводимые нами усовершенствования время и деньги. Но к настоящему моменту я осуществил все, что мной было задумано, и для меня настал час передать факел кому-то еще и отойти в тень.

— Джордж, — предостерегающе произнес Чарли Стаббз.

— Извини, Чарли.

— Да, но что нам делать с Куэйлом, господин президент? Скажете вы нам наконец раз и навсегда, почему ваш выбор пал именно на него?

— Если вы еще раз спросите его об этом, он завизжит.

— Спасибо, Чарли.

— Вы бросаете нас в беде. И как быть с СОИ?

— А что это?

— Звездные войны. Следует нам продолжать связанные с ними разработки или не следует? И кстати, господин президент, это помещение прослушивается? Вы, случаем, не записываете тайком наш разговор, чтобы в дальнейшем вставить его в задуманную вами книгу?

— Ваше предположение оскорбительно, — резко ответил президент. — Однако позвольте мне предоставить вам гарантии, в которых вы так нуждаетесь.

Он широким шагом приблизился к своему рабочему столу и нажал на кнопку вызова секретарши.

— Примроуз, прошу вас, отключите всю записывающую аппаратуру. И проследите, чтобы все уже записанное было стерто.

— Да, господин президент, — мгновенно ответил женский голос. — Это означает, что вы хотите, чтобы аппаратура продолжала работать?

— Нет. Я хочу, чтобы ее выключили.

— Теперь поняла, сэр. Но только я код забыла. Пусть продолжает работать?

— Пусть ее выключат. Обратитесь к звукоинженеру. Скажите ему, что я действительно хочу, чтобы ее отключили.

— Теперь поняла, сэр. Но по-моему, насчет кода и он не в курсе. Мы же его недавно взяли, на подмену настоящему.

— Ладно, Примроуз, забудьте. Забудьте даже, что я просил об этом. — Президент вернулся к своим гостям и подчеркнуто пожал плечами. — А вы, парни, спрашиваете меня насчет СОИ. Это все вопросы слишком технические, чтобы их решал Белый дом, да мы и не знали бы, что делать, не получив результаты последнего опроса общественного мнения.

— А он это знает?

— Кто?

— Куэйл. Ваш вице-президент. Черт возьми, господин президент, где вы вообще откопали этого типа?

— Прошу вас, называйте меня Джорджем. Послушайте, ребята, вы контролируете конгресс. Если вас так беспокоит Куэйл, почему бы вам просто не связать его по рукам и ногам, чтобы он ничего не мог сделать? А потом устройте ему импичмент.

— За что?

— За то, что он ничего не делает.

— А вы не могли бы по крайней мере уговорить его подать в отставку первым?

— В отставку? Ну конечно. Минутное дело. Да, но если он уйдет первым, кто же заменит меня?

— А какая разница?

— Политика кончается у самого края воды.

— Считайте, что это уже сделано. — Президент величаво, с выражением снисходительного самодовольства на лице снова приблизился к столу и перебросил рычажок переговорного устройства. — Примроуз?

— Да, господин президент?

— Найдите Маленького Принца. Мне нужно поговорить с ним.

— По телефону, сэр?

— Конечно, по телефону! На черта он мне здесь-то сдался, как по-вашему? И соедините его с секретной комнатой. Прошу прощения, мужики. Вы и ахнуть не успеете, как его уже не будет.

Президент, помахав всем ладонью, повернулся, одарил всех хорошо знакомой фоторепортерам улыбкой через плечо и вышел, закрыв за собой дверь. В комнате ненадолго наступило облегченное молчание.

— Видите, Джим? Я же говорил, что он поступит как надо, ведь так?

— Спасибо, Джим. Он настоящий Джордж, верно?

— В Англии его называли бы Чарли, — сказал государственный секретарь.

— В этом и состоит одна из причин, по которым он все еще сохраняет популярность.

— А вторая?

— Его все любят.

— Рейгана тоже все любили.

— Кроме Джорджа.

— Так как насчет Куэйла, Джим? Это же вы его выбрали, так?

— Не спрашивайте меня об этом.

— А то он тоже завизжит.

— Спасибо, Чарли. Он поклялся мне всем, что для него свято, а такого, сдается, существует немало, что в его прошлом нет ничего, способного доставить нам неприятности. Мне следовало еще в тот миг почуять неладное. Когда выяснилось, что он уклонился от призыва в армию, мошенническим образом записавшись в Национальную гвардию, я просто взвыл от ярости. К тому времени Джордж уже не мог отказаться от него, а вот меня он едва не прогнал.