– К счастью, мой божественный заступник пришел на подмогу своему верному адепту и решил посрамить почитателей ложного бога света. Моя яма была наполнена сладчайшим медом, тогда как Салгонадад по колено увяз в нечистотах.

Обожавший подобные изысканные шутки эмир восторженно захихикал. Остальные вельможи поддержали монарха громким хохотом – они тоже оценили тонкий юмор. Вежливо покивав, Салгонадад сообщил:

– Но это еще не все. Кое-как мы выбрались из ям. По черному плащу Гара Пейгамбара струился мед, а у меня на сапогах налип толстый слой дерьма.

– Да-да, именно так и было, – радостно взвизгнул его соперник. – На твоих сапогах было очень много дерьма!

– И тут с небес раздался голос, – продолжал Верховный Джадугяр. – Всемогущий творец потребовал: оближите друг друга. Я быстро слизал весь мед с плаща моего любимого брата Гара Пейгамбара, а он долго и с упоением поедал те прелести, что наросли на моих сапогах… А глас небесный приговаривал: «Приятного аппетита, дорогой Абуфалос».

Восхищенный остроумием и находчивостью Салгонадада эмир визгливо, по-бабьи рассмеялся и долго не мог успокоиться, от избытка чувств хлопая по плечам и спинам всех, кто подворачивался под руку. Верховный Джадугяр невозмутимо покачивал головой, принимая поздравления с победой. А вот Черный Пророк пришел в ярость от оскорбления и не сразу понял, что главное-то было не в облизанных во сне сапогах, а совсем в ином. Салгонадад походя произнес вслух его подлинное имя. Когда это до него все-таки дошло, Абуфалос моментально прекратил изрыгать страшные проклятия и угрозы и лишь пытался испепелить противника ненавидящим свирепым взглядом.

Насмеявшись вволю, эмир завертел головой, выискивая новую мишень для издевательств. Побегав по залу, его взор остановился на скромно сидевших у стены гирканцах, и пьяное лицо Уалкинасала омрачилось.

– Кто такие, кто их сюда пустил? – брезгливо вопросил монарх. – Я же повелел: просителей гнать в шею.

«Придушить бы этого выродка», – тоскливо размечтался Сумук. На ублюдка даже не потребовалось бы тратить настоящего колдовства – он мог раздавить эмира просто взглядом. Только ничего от этого не изменится. Рано.

– Это не просители, – подал голос военный назир Лабардан. – Хорошие ребята: сарханг Шамшиадад из мухабарата и с ним Агарей Хашбази Ганлы.

Услышав имя известного джадугяра и полководца, эмир мигом протрезвел и присмирел. Даже произнес почти любезно:

– Помню, он славный воин, хоть и не жалует нас частыми посещениями. Рад видеть тебя, Агарей. Поведай своему повелителю, какое чудо привело тебя к нам.

Поскольку друзья еще на улице сговорились, как вести беседу, начал Шамши. Коснувшись лбом пола, он сказал:

– О величайший из царей! Своей безграничной милостью ты даровал агабеку Хашбази чин паши. Джадугяр нижайше умоляет предоставить ему положенные регалии.

Тяжко вздыхая, Уалкинасал велел:

– Табардан, пошарь в том сундуке. Кажется, там собраны все эти побрякушки.

Добродушный старик Табардан – ему бы внуков нянчить, а не армией командовать – выдал Сумукдиару золотую брошь в виде ромба, в центре которого алела квадратная табличка рубина. Очень щепетильный в вопросах этикета гирканец воздал повелителю не слишком льстивую хвалу и, церемонно поклонившись, дотронулся кончиками пальцев до своего лба, губ и сердца.

Затем старый прямодушный солдат, не искушенный в придворном коснословии, напомнил, что в эмирском фирмане говорится также о денежном вознаграждении. Монарх изменился в лице: он был наследственно жаден и предпочитал не платить кому бы то ни было, за исключением самого себя. Поэтому даже те скромные средства, которые изредка выделялись на содержание армии, школ и городских кварталов, оседали преимущественно в сундуках эмира и его фаворитов.

– Он отказался от денег, я это точно помню, – пронзительно выкрикнул Уалкинасал. – Вместо денег он просил Розовый замок, и я даровал ему это прекрасное здание. Визирь, дай фирман уважаемому агабеку.

Салгонадад протянул молодому гирканцу лист пергамента, свернутый трубкой и перевязанный шелковой ниточкой с печатью. Снова поклонившись, Сумукдиар шепнул Верховному Джадугяру:

– Нам надо поговорить.

– Бери и ступай, если у тебя нет других просьб к повелителю, – громко сказал Салгонадад. – И подожди внизу. Я намерен дать тебе важное поручение.

– Слушаюсь и повинуюсь, учитель, – изобразив покорную гримасу, ответил Сумук.

Он произнес положенные по ритуалу цветистые прощальные слова и направился к выходу. За спиной раздался гнусавый голос Черного Пророка:

– Хотелось бы знать, для чего этому безбородому прислужнику Аполлона понадобилась резиденция Мир-Джаффара. Уж не для того ли, чтобы плести заговор? Адепты Единого коварны, мой эмир!

– Ответь, Агарей, – хихикнул монарх. – Для чего тебе Розовый замок? Ведь туда никто не может войти.

– Я войду, – уверенно сказал гирканец. – И попытаюсь применить погребенную там магию для разоблачения врагов Атарпадана.

– Ты имеешь в виду хастанцев? – вскинулся прямодушный солдат Табардан.

– Не только. Есть более опасный враг, который двинул из-за моря несметное войско и засылает в Акабу своих лазутчиков… Скажи нам, Абуфалос, давно ли ты встречался с Хызром и Тангри-Ханом?

У перепуганного Гара Пейгамбара воровато забегали глаза, и он завизжал, хватаясь за кинжал:

– Повелитель, безбородый лжет! Я ни в чем не виноват. Он сам хочет захватить власть в эмирате!

Эмир был труслив, жаден и распутен, но ни в коем случае не был дураком. Истеричная реакция Абуфалоса недвусмысленно говорила о причастности его к каким-то темным умыслам. Тяжелый мутный взгляд Уалкинасала уперся в Уль-Хусейна, начальника Тайной Стражи, который быстро сказал:

– Нам известно о лазутчиках, посещающих Черный Храм, но неизвестно, чтобы Агарей Ганлы стремился к власти…

– Неужели? – делано удивился монарх. – Агабек, ты вправду не стремишься к власти? Ни за что не поверю. Мне лучше, чем кому-либо известно, что власть манит всех людей. Без всяких исключений.

Салгонадад поспешил на помощь своему ученику и соратнику, напомнив, что волшебники – не вполне люди, а потому имеют иные устремления. Высшие джадугяры обладают властью, превышающей возможности людских владык. Не удовлетворенный таким объяснением эмир повторил, что не верит и что ждет ответа самого джадугяра. Сумук ответил почти искренне: дескать, земная власть преходяща и мимолетна, тогда как истинная мудрость вечна. Еще он сказал:

– Быть на престоле и даже рядом с престолом опасно… Я пережил пять визирей, двух главных жрецов, шесть военных министров и семь начальников мухабарата. И я надеюсь, что, продолжая блаженствовать у себя в Ганлыбеле, переживу еще вдесятеро больше.

Джадугяр сознательно удержал едва не сорвавшееся с его языка упоминание о восьми шахах, султанах и эмирах, сменившихся на акабском троне за недолгую жизнь Су-мукдиара. Уалкинасал то ли не заметил этого, то ли решил проигнорировать прозрачный намек, так что все обошлось. Только Черный Пророк зашипел с ядовитой злобой в голосе: