Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка, что скоро перескочит в статус «женщина», вздохнула и потянулась за уже открытым письмом, спрятанным среди книг и бумаг, лежавших на письменном столе за которым она восседала. Она немного откинулась назад и вновь погрузилась в изучение этих далеко безрадостных строк. К началу этого сентября доктор Ясуда уже несколько раз приезжал лично к ней: что-то сверял, хмурил свой старческий лоб. Потом брал ее за руку и на ломаном английском обещал, что все будет хорошо. Еще таблеток. Еще уколов. Витаминов. Времени. Ей было уже двадцать шесть, а Виктору на десять лет больше и с каждым новым днем ее волнение и тревога усиливалась. Боже как же она хотела детей, такую ораву человек из трех, бегающих по дворцу с гоготом и визгом. И как она боялась, что это ее чертово тело обречет Виктора на старость без внуков. Именно его боли она больше всего и боялась. Боялась подвести. Он был достоин иного: счастья отцовства, она же видела, как загораются его глаза, кучи детей, смеха. Ощущать приятную тяжесть новорожденного ребенка на своих руках. Первый шаг, первый зубик, колики, первое слово и объятья перед сном.
Анна судорожно всхлипнула и прижала руку ко рту, стремясь заглушить надвигающуюся истерику. Вдруг кто-то из прислуги услышит. Никто не должен знать о ее проблемах, кроме самых близких. Особенно Виктор и Хезер что успокаивали ее после каждого УЗИ. Хезер, ставшая второй матерью, сестрой и подругой, что сносила все ее причуды и истерики. Как же ей повезло с ней. Она и вправду счастливица, что такие потрясающие люди оказались рядом с ней.
– Можно? – после чуть слышного стука в приоткрытой дубовой двери кабинета появилась голова Виктора.
– Конечно, – улыбнулась Анна и постаралась незаметно спрятать письмо с результатами от врача. Безуспешно.
– Ты снова расстроилась, – в его голосе было столько нежности смешанной с сочувствием, что девушка не выдержав, вскочила с места и кинулась к нему. Мужчина грустно улыбнулся и обнял ее, привычно целуя в макушку чистых уложенных волос.
– Почему именно я? – между всхлипами бормотала его жена, щекой прижавший к его груди. – Почему я? Почему африканки – беженки плодятся словно кролики? Почему наркоманки приносят в подоле? Почему они имеют то. Что так хочу я? Я же не пила, не выкурила ни одной сигареты в жизни! Почему?
Как она злилась на весь этот чертов мир, и в ее словах даже была логика, хоть и граничащая с жалостью к себе и эгоизмом. Но Виктор не хотел сейчас об этом думать, почему-то вспоминая встревоженные слова Хезер, что заявила, будто его жена боится, что он ее бросит. Глупая. Сейчас ему все равно будут ил у них дети или нет. В крайнем случае, они усыновят. А трон? Трон перейдет детям Александра, было бы из – за чего бороться. Он же увезет Анну куда-нибудь на другой край княжества, где они будут счастливы. Где будет тихо и спокойно.
– Прости, что я расклеилась, – спустя несколько минут прошептала Анна. Немного отступив, она начала вытирать рукавом кофты свои заплаканные глаза и приходить в себя. – Он предлагает попробовать ЭКО.
– Ты против? – удивился мужчина и, обойдя ее, он направился к письменному столу за заключением от врача. – Деньги у нас есть.
– Нет уверенности что получится, – устало пожала плечами девушка. Ей стало легче. Все же слезы – это лекарство души.
– Давай просто попытаемся, – он подошел к ней и поцеловал в лоб.
– Я каждый день благодарю Господа, что ты у меня есть, – она легко коснулась губами его подбородка и постаралась улыбнуться.
– А я думал, что женился на атеистке, – усмехнулся тот, чуть приподняв ее за талию над полом. – У нас все будет хорошо.
Она часто приходила на могилу Альберта, стояла минут десять с опущенной головой, возвращалась к дворцу по центральной дорожке, чтобы видели все. Кладбище, сбоку от дворца, противоположно цветнику, было с половину футбольного поля. Пустым с редкими кустами роз, символами Полиньяк, высаженными еще бабкой Альберта и черной плетеной оградой. Надгробия не были разбросаны: местность была четко разделена на сто человек, начиналась от самой калитки и ожидало своих постояльцев. Альберт был похоронен во втором ряду. Один. Пройдет время и рядом с ним будут все они. Каждый ряд – два поколения. Традиция, как и кладбище открытое дедом, что не хотел расставаться с любимой женой. Могла ли Анна подумать, что у нее в двадцать пять, кроме княжества будет еще и собственное место на фамильном кладбище.
Волоски на задней части шеи встали, почувствовав чей-то чужой взгляд. Ну, конечно, княгиня у могилы предшественника. В очередной раз. В очередной раз ей предстоит играть роль безутешной дочери: сейчас она подойдет ближе, положит свою руку на холодный камень, другу поднесет ко рту, немного отвернется и пару раз глубоко вздохнет, дабы это походило на плач. Но на самом деле она никогда не плакала по Альберту по – настоящему. Грустила, тосковала, да. Но не было той боли, что должна вырываться у нее изнутри. Значит ли это, что она не любила его? Не дорожила? Не приняла в своей сердце после всего, что он ей дал? Насколько она ужасный человек?
Анна невольно вспомнила тот самый день. Она с Виктором, после прилета из Венесуэлы, возвращались к нему в квартиру, что решили оставить на всякий случай. Они уже были в пяти минутах от дома, как зазвонил ее телефон и Хезер холодным тоном сообщила, что Альберт умер. Она точно помнила, что было 3:35 утра. Виктор попросил развернуть машину и направится во дворец. А в ее голове билась лишь мысль невозможная и холодная «Его Святейшество умер». Не было чувств, лишь внезапный поток слез из глаз при пустой душе. Она до сих пор не могла понять, почему так сильно плакала, если не чувствовала ни отчаянья ни боли. Пустота со слезами. Зато как отлично смотрелась на фото у папарацци, что уже ждали их у ворот дворца. Скорая с включенными проблесковыми маячками освещала газон и клумбы, ведь все фонари были специально отключены.
Все видели лишь как заплаканная княжна, выходила из машины, как ее обнимал муж и отводил в дом. Это видели все. Сочувственно приняв слезу за боль души. А она и никому не призналась, что в ту ночь чувствовала лишь пустоту и страх, что сделает что-то не так.
