От конюшни к тому моменту остались лишь несущие балки, но им стоять считанные мгновения. Пока казаки препирались с шинкаркой, конструкция покосилась и оглушительно рухнула, взметнув в горячий воздух гущу искр и пепла. Трактир оказался куда крепче, однако и ему скоро предстояло последовать за подругой.

— Ну ты… — грозил ей пальцем голова. — Скверная ты баба, Малашка! Скверная! А за шинку тебе пан воевода заплатит. Как узнает, сколько мы сегодня разбойничков пощелкали, так сразу расщедрится.

— Гляди, пан воевода расщедрится! Держи карман шире! — махала на него руками зареванная старуха. — Мне шинка от мужа досталась, а ему от деда с бабкой. Двести лет стояла шинка, Запустение пережила, ни единым бревнышком не покосилась, когда здесь шатранцы хозяйничали, и на тебе — пришла ватага Кречета горилки попить!

— Да че-ты разоралась, старая! — прикрикнул на нее пан Рогожа. — Избу сколотить дело-то нехитрое. Завтра как огонь погаснет — кликнешь мужичков, они тебе новую сколотят, получше прежней!

— Ага, спасибо, дурак. Забесплатно мне сделают, ага!

— Ну, это другой разговор, — смутился Рогожа. — Ты баба богатая, от тебя не убудет. Краем нальешь им горилки, чтоб было чем промочить горло.

— Дурень ты, — всхлипнула она и уткнулась лицом в передник. — Откуда ж я им горилки возьму?.. Так оно же все в огне и погибло, эх!

— Ну-ну, Малаша, душа наша, не плачь, — обнял шинкарку пан Кречет и прижал ее сморщенное лицо к своему плечу. — Я замолвлю словечко пану воеводе. Будет у тебя новая шинка.

— Обещаешь?..

— Обещать не могу, но словечко замолвлю.

Глава 18

— Смотри! Смотри же. Вот она, мазь.

Игриш сидел на спине Красотки прямо перед ней и чувствовал себя ужасно неуютно. Больше всего мальчика смущало то, что ведьмочку совсем ничего не смущало, но его новой знакомой было плевать: она без умолку трещала ему в ухо и постоянно норовила прижаться Игришу, словно он был подушкой. А это заставляло его постоянно смахивать пот со лба и без конца сглатывать слюну.

— Где? — попытался он вглядеться в темноту, но как обычно не увидел ничего, окромя этой самой темноты.

— Да, вон же, слепой что ли? — хмыкнула она ему в ухо. — Впереди, в траве. Живой еще!

С этими словами она легонько шлепнула сапогами Красотку по бокам, и та охотно прибавила шагу. Кобыла не успевала удивлять Игриша — даже с Каураем она не была настолько покладистой и спокойной, точно ее подменили. Без поводьев, уздечки и стремян Красотка выполняла не просто каждое желание девицы, но, казалось, читала ее мысли. Стоило только девице захотеть, погладить ее по шее и слегка направить сапогом, как скакунья самозабвенно пускалась бежать в нужную сторону. О том, чтобы по ее обыкновению нагло фыркнуть, взрыть копытами землю, боднуть наездника или укусить, она вообще думать забыла.

Чудеса, от которых Игришу было не по себе.

Еще больше мальчика беспокоил тот факт, что после того, как ведьмочка таки затащила его на лошадь, он окончательно потерялся и уже мало представлял себе, где они сейчас находятся. Наездники долго скакали куда-то, принюхиваясь и прислушиваясь к каждому лесному шепотку — то неслись во весь опор через подлесок, то петляли по каким-то ухабам и ущельям, то наоборот двигались нарочито не спеша, непрестанно оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха. И вот наконец кривая дорожка привела их к…

Да, Игриш определенно что-то видел. Оно лежало в траве. И стонало.

Малунья легко спустилась со спины Красотки, не успел Игриш осознать, что прямо перед ними, привалившись спиной к холодному камню, на земле сидел чернявый молодой казак, одетый в пушистые меха. Он широко раскрыл глаза и задрожал, стоило только сапогам ведьмочки щелкнуть каблучками и застыть перед ним. Слипшийся искусанный рот слегка приоткрылся, он попытался что-то сказать.

— Бедненький, — пролепетала ведьмочка, оглядывая страдальца с головы до пят. Одну руку ему отсекло по локоть. Одежда была вся пропитана кровью. — Недолго тебе осталось мучиться.

— Постой… — слетело с дрогнувших губ, когда она опустилась перед ним на колени, приподняла окровавленную рубаху и посмотрела прямо в бегающие глаза.

— Нечего ждать, — уверенно бросила ведьмочка, вынула из-за голенища длинную спицу и сунула парню в пупок. Казак вскрикнул от чудовищной боли, когда она разорвала ему живот — из страшной раны потоком хлынула кровь. Он попытался оттолкнуть ведьмочку, но оказался слишком слаб, чтобы ей помешать. Она отмахнулась:

— Не мешай!

Как ни странно, но человек подчинился, и позволил ей ковыряться у него в кишках. Казак обреченно откинул голову на камень, затрясся всем телом и застонал, пока Малунья копалась у него в животе, словно в сундуке, отыскивая нечто важное.

Игриш наблюдал за этой мерзкой операцией со все возрастающим омерзением. На мгновение он поймал взгляд юноши — абсолютно животные пустые глаза, в которых плавала лишь мука и стонало страстное желание, чтобы эта пытка побыстрее закончилась. Малунья, тем временем, вытащила окровавленные руки из раны и критически осмотрела ладони. Попробовала языком.

— Да, оно, — довольно улыбнулась она и повернулась к Игришу, не смевшему даже пальцем пошевелить.

— Мазь! — торжественно провозгласила ведьмочка, поднимая руки к небу и показывая сверкающую кровь то ли своему спутнику, то ли растущему месяцу, гарцующему высоко в небе. — Давай же, слезай и иди сюда — тут ее еще много!

И с блаженной улыбкой на бескровном лице она приложила ладони к губам, принявшись слизывать кровь. Игриша замутило от такого зрелища и едва не стошнило.

— Что такое? — подняла брови Малунья. — Что за вид, Гриш?

— Ничего, — булькнул Игриш с нового приступа тошноты, когда бросил взгляд ей за плечо и увидел там бледное лицо, по которому ручьем струились слезы.

— Слезай, а то тебе ничего не достанется! — поманила его ведьмочка, а потом повернулась к раненому. В ее пальцах блестела какая-то темная бутылочка, которую она, не мешкая, приложила к бледной щеке — несколько слезинок скатилось в горлышко.

— Слезы умирающего, — удовлетворенно произнесла она. — Редкая удача. У тебя же, наверное, и невеста есть? Любишь ее?

Юноша еле заметно кивнул. Глаза его были закрыты — казалось, он был очень далеко.

— Это хорошо, что любишь. Плакать по тебе будет, — сказала Малунья, пряча бутылочку в сапоге. — Как зовут бедняжку?

Она приложила ухо к бескровным губам — те произнесли какое-то короткое имя и застыли.

— Хорошо, — кивнула ведьмочка и уселась на корточки перед дрожащим телом. — А теперь послужи мне. В последний раз.

И вновь она сунула обе кисти в распоротый живот юноши. На этот раз тот уже не стонал, не кричал и