С каждым днем становилось все труднее, и конца этому не предвиделось. Его вернули к жизни из небытия, с Калинова моста, потом я сумела не позволить ему скатиться к существованию, он стал пусть и не прежним, но снова сильным, а теперь вот возвращался в это состояние. Вятич хорошо понимал, что, занимаясь им, я не смогу ничего сделать в помощь князю Александру, но еще тяжелее ему было сознавать, что я не слушаю и запросто могу погибнуть, а остановить свою буйную супругу он не в состоянии. Это когда-то из болота меня можно было вытащить, а вот спасти от яда, стрелы или просто от хана Батыя сейчас он не мог. Мог только посоветовать, как спастись, но как раз советы я и пропускала мимо ушей. Понимала, что нельзя этого делать, но пропускала…

Мы все реже и реже разговаривали, потому что без конца внушать мне, чтобы была осторожней и не лезла на рожон, глупо, мне запросто могло надоесть, а вести беседы ни о чем только для приличия тоже нелепо. Мой муж со страшной скоростью отдалялся от меня, и я не знала, что делать. Самым умным было просто поговорить, но я знала, что он скажет, а осторожничать не желала, твердо веря в свое предназначение – убить Батыя – и в свою неистребимость.

Видно, наступил момент, когда ждать беды из‑за моего ослиного упрямства стало невыносимо…

В тот вечер Вятич сначала долго возился с Федькой, пока тот попросту не заснул у него на руках, отнес его в постель и долго сидел, гладя сына по головке, будто стараясь запомнить его тельце… Со мной был особенно ласков и нежен, и целовал больше обычного, и обнимал горячей, а вот дальше дело не пошло, словно он сам себе поставил какой-то заслон. Что это? Мой муж никогда не тормозил в последний момент.

А уж когда он вдруг сначала приник долгим, будто прощальным поцелуем к моим губам, а потом встал, сказав, что ему нужно выйти, я заподозрила неладное.

– Куда?

– Ну, Настя… не пойдешь же ты со мной?

Я ничего не сказала, но следом скользнула. Вятич явно уходил тайком! Куда это он собирается идти без шубы и шапки? Стало страшно, вдруг сейчас скользнет за ворота, а там давно ждет возок… и где я тогда буду искать своего мужа? Это вам не Волково или Терешкино, это Новгород, здесь исчезнуть и отсюда выехать можно запросто. Это въехать сложнее, посмотрят, пускать или нет…

Но Вятич уверенно направился не к выходу из дома – к малой горнице, стоявшей пустой на случай гостей. У меня тревожно забилось сердце. Что там? Сразу вылезла идиотская мысль, что вешаться в горнице не на чем. Может, со стариком встречается? Тогда и мне туда же, хватит в прятки играть, пусть напрямую со мной беседы ведет!

Половицы в доме холодные, а я разута, но вернуться за обувью даже не подумала, осторожно пробежала на цыпочках до самой двери. Если будут слышны голоса, значит, старик там. Даже ухо к двери приложила, но в горнице было тихо, а мне становилось все тревожней. Не выдержав напряжения, я потянула дверь на себя. Всегда терпеть не могла скрипевшие половицы или двери, потому в моем доме никогда ничего не скрипело. Дверь поддалась легко и бесшумно, меня можно было только увидеть или услышать внутренним слухом, который у Вятича развит как ни у кого другого.

Но он не услышал. Вятич стоял ко мне спиной, подняв руки вверх, и что-то бормотал себе под нос. Маленькая свечка в углу оставляла большую часть комнаты в темноте.

Я все мгновенно поняла: он явно пытался «перейти».

– А нас с Федькой не возьмешь?

Вятич резко обернулся на мой голос. В его слепых глазах блестели слезы, скупые мужские слезы… Я понимала, насколько трудно далось ему такое решение, и понимала, почему он его принял, но позволить осуществить не могла. Слепой Вятич, напрочь отвыкший от суматошной Москвы XXI века, будет там не просто не в своей тарелке, он погибнет, несмотря на все технические приспособления.

– Настя, ты справишься сама. Теперь справишься. А я буду лишь обузой.

Конечно, по законам жанра мне следовало начать укорять его, мол, что ты, какая обуза?! Но это была бы фальшь, а фальшивить с самым дорогим человеком я не могла.

Просто подошла, тихо провела по его щеке:

– Вятич, мне нужна твоя помощь, очень нужна. Я могу справиться с Батыем, а как справиться с собой? Не бросай меня, нас с Федькой.

– Хочешь переправиться со мной?

В его голосе напряженное ожидание. Что ты там обо мне думаешь, сотник Вятич? Боишься, что я спасую, что поведусь на возможность перейти вместе с тобой и сыном, забыв о том, что я нужна здесь?

– Нет. Сядь, поговорим.

Он присел. Я помнила, что люди, которые ничего не видят, во много раз лучше слышат, а уж Вятич тем более. Потому любую фальшь в голосе он услышит сразу, но я не собиралась ничего скрывать от любимого человека.

– Мне трудно, очень трудно, и я никакая не героиня. Но я не могу вернуться, ни с тобой, ни без тебя. Не могу, пока не сделала главного – не убила Батыя.

– Настя, ну дался тебе этот Батый! Пусть живет.

Совершенно не задумываясь о том, что делаю, я сунула мужу кукиш под нос:

– А вот это видел?! Или Батый, или я!

Чуть сдуру не добавила: «Выбирай!»

Вятич рассмеялся, впервые за много последних дней и ночей рассмеялся:

– Это я видел и хорошо помню, как выглядит. Слушай, воительница, не устаю повторять: убив Батыя, ты ничего не добьешься.

– А как я должна чего-то добиваться? С запада рыцари, с юга этот гад, а я посередине буду сидеть и ждать, пока они сообща погубят Русь?! Нет, ты мне скажи, ты это советуешь?!

– Узнаю свою буйную подругу, – пробурчал Вятич. – Так, а теперь серьезно. Я буду тебе помогать, но только если ты станешь поступать осмысленно.

– Это как?

– И нечего корчить подозрительные рожи. Ты должна понять одно: теперь ты главная, а не я. Значит, придется все взять на себя.

– А ты, значит, будешь сидеть и ждать? Ладно, выкладывай свои соображения, я послушаю.

Он притянул меня к себе, даже оказать сопротивление не успела, вот тебе и незрячий, такой кому хочешь шею свернет!

– Настя, ты не просто послушаешь, ты подумаешь, и хорошо подумаешь, прежде чем сделать хоть один шаг. Помочь некому, я только советчик. И погибать ты тоже не имеешь права, потому что у тебя есть Федька.

– И ты.

– Ну, и я, конечно.

– Хорошо, клянусь думать, думать и еще раз думать. Говори.

Русь зажата в тисках – с одной стороны монголы, с другой Ливонский орден. Он разбит, но это ненадолго, слишком много желающих поживиться богатством русских земель. Стали поднимать головы литовцы, чуют, что Новгороду не до них, то и дело разоряют приграничные земли. Шведы тоже вспомнят, что не всегда их предводители получали копьем в глаз… И биться на два, а то и три фронта даже князь Александр не сможет. В этот раз то ли что-то не стыковалось, то ли вообще не договорились, но рыцари опоздали, потому что напади они в 1238 году, когда Батый почти дошел до Новгорода, князь Александр почти ничего не смог бы противопоставить ни шведам, ни тем более Ливонскому ордену.