Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома я до прихода Шаболдина успел пообедать и в последний раз проверить и перепроверить свои предложения для встречи с царём — обещанный Леонидом срок потихоньку подходил к концу. Ещё мы с Варенькой обсудили планы на святки с учётом ожидаемого прибытия в Москву её сестры с мужем, Варя успела распорядиться насчёт ужина, а Шаболдина всё не было и не было. Я уж начал было волноваться, вдруг что-то пошло не так, как явился губной стражник и передал мне записку от пристава, в которой тот извинялся и сообщал, что сегодня прийти не сможет, а завтра с утра позвонит по телефону. Стало быть, он всё ещё у Гуровых, а пользоваться хозяйским телефоном по каким-то причинам не желает. Догадку мою стражник подтвердил — Шаболдин застрял там, да и сам посыльный имел приказ после передачи записки немедленно туда же вернуться.
Любопытство распирало меня настолько сильно, что дожидаться утром звонка от пристава я не стал и прямо к началу присутственных часов поджидал его у входа в губную управу. Борис Григорьевичу такому повороту и удивился, и обрадовался, мы прошли в кабинет, он сразу же велел подать чаю и в ожидании оного принялся рассказывать.
— Там, Алексей Филиппович, всё даже ещё более занимательно обернулось, чем вы предполагали! — начал он, едва мы с ним устроились в кабинете. — Я в доме Гуровых до позднего вечера проторчал, но не зря, честное слово, не зря!
Почему-то мне пришла в голову мысль явиться как-нибудь к Шаболдину в обществе Оленьки. Вот сейчас бы ей пристава нарисовать — получилось бы просто замечательно, этакий прямо горящий служебным рвением государев человек, коему служба не в тягость, а в радость, хе-хе… Нет, точно надо как-нибудь.
— В будуаре Ольги Гуровой можно слышать, что говорят в будуаре и спальне Ангелины Павловны, — продолжал Шаболдин. — Причём осмотр вентиляционного хода показал, что он был заложен, но потом его вновь расчистили и поставили у Ольги Гуровой заглушку, которую и снять легко, и обратно вставить, да ещё и картину на том месте повесили, оставив его свободным от обоев. [1] Я опросил под запись всех слуг, но никто из них не признал своего участия в таковой расчистке. Однако же удалось мне установить, что обои в той части дома меняли прошлым летом, и делали это мастера, нанятые со стороны, а надзирала за их работой Ольга Кирилловна. Вот полагаю, тогда же ход и прочистили, и заглушкой снабдили.
Ну да, про увесистую гирю на чаше обвинения я подумал очень даже к месту. Вот, значит, как Ольга Гурова узнала про облигации, про Погорелова с Ангелиной Павловной, про время, когда Погорелов должен был к любовнице прийти. Но на этом новости у Шаболдина не закончились.
— Должен сказать, — продолжил он, когда нам принесли чай, — с заглушкой этой съёмной придумано было умно, иначе бы и Ангелина Павловна могла слышать, о чём у Ольги Кирилловны говорят. С помощью поискового артефакта я в доме и другие вентиляционные ходы нашёл. Нашёл и исследовал, мало ли, подумал, может и Захара Модестовича подслушивал кто. Но нет, все прочие ходы заложены и никаких следов их расчистки я не обнаружил. Теперь вот пойду сегодня в ту артель, что обои перебивала, надеюсь прояснить, кто из тамошних работников на прибавку к заработку польстился.
Ну да, наверняка дополнительная работа по расчистке вентиляции и установке съёмной заглушки была дополнительно и оплачена, тут я и не сомневался. Не было у меня сомнений и в том, что Борис Григорьевич всё прояснит. Вот только допросить Гуровых он сможет лишь после того, как разберётся с обойщиками — требования городской управы и Дворянского собрания поступить иначе ему не позволят. А это на самом деле не так хорошо — у Гуровых будет лишнее время. С другой стороны, а что им с того времени? Сговорятся, кто и что будет врать приставу? Так они уж и без того давно уже сговорились, как я понимал. Убегут неведомо куда? Вот уж вряд ли, от наследства не бегал ещё никто, не побегут и Гуровы. Так что, глядишь, и к нашей пользе повернётся — уж побеспокоиться и помучаться неизвестностью, пока Шаболдин будет трясти обойщиков, Гуровым придётся изрядно. В общем, допили мы с Борисом Григорьевичем чай, да и разошлись — он к обойщикам двинулся, я домой.
Зашёл ко мне пристав ближе к вечеру, от приглашения к ужину вежливо отказался и принялся вываливать на меня новости. Всё оказалось ожидаемо — мастер-обойщик Демид Акимов Филькин и помощник его Семён Данилов Большаков показали, что заложенный вентиляционный ход обнаружился при смене обоев «у барыни в комнатке», причём заложен он был, по их словам, бестолково и небрежно, вот они и предложили хозяйке перезаложить его по уму, благо, помимо обойных работ понимали и в штукатурных. Хозяйка согласилась, ход они расчистили, а заделывать его заново собрались на следующий день, однако назавтра барыня заказала им съёмную заглушку, каковую они и смастерили из деревянных реек, припасённых на тот случай, если придётся подправлять рамы для обоев. Доплатила барыня им за такую работу вполне неплохо, а зачем ей та заглушка понадобилась, да ещё и с доступом к ней через свободное от обоев место — не их ума дело.
Допросить Ольгу Гурову по обстоятельствам, открывшимся из допроса обойщиков, Шаболдин собирался наутро, что, в общем, было понятно — пусть и легла очередная гирька на те самые весы, но улика в очередной, уже не сказать, какой по счёту раз оказалась косвенной. Обсудив переспективы допроса, мы с приставом сошлись на том, что и тут особых успехов ожидать не следует — Ольга Кирилловна будет отговариваться обычным женским любопытством, а оно пусть и выглядит иной раз не особо благовидно, но преступлением никоим образом не является.
После ухода Шаболдина я некоторое время пребывал в лёгком расстройстве. Не приходилось мне ещё встречать такое везение, которым могла бы похвастаться Ольга Кирилловна. Вот все и всё против неё, и тем не
