Да, они установили преступника. Но установить — одно, а предъявить обвинение — совсем другое. Убийство совершил сын одного из руководителей республики. Скорина запугивали, взламывали сейф в его кабинете в поисках разыскного дела, тайно обыскивали квартиру, пытались спровоцировать взятку. В ход был пущен весь набор средств.

А потом нашли самое простое: медицинская комиссия, старые раны и болезни, заключение врачей и почетная отставка.

* * *

Боря Грач всплыл в разговорах с сыщиками через несколько лет по делу об ограблении Давида Ойстраха. Всплыл, но, как всегда, участие его доказано не было.

Об этом ограблении написана целая библиотека детективов, поставлены фильмы, в которых показано, как мучительно и сложно сыщики выходили на след преступников. А я хочу рассказать вам другую историю.

Отдыхал на сто первом километре после очередной отсидки вор-домушник Никонов, и случилась с ним лирико-драматическая ситуация. Влюбился он в местную врачиху, даму весьма красивую. Но она отвергала его попытки, и он решил поразить ее своим размахом. А для этого, как известно, нужны деньги. Тут, как говорили, и сошлись интересы Никонова и Бори Грача.

Музыкант был в отъезде, в подъезде дома шел ремонт, посему бдительная вахтерша потеряла счет мужикам в рабочих робах, снующих по лестнице.

Надело Никонов пошел с младшим братом. Умело отключил охранную сигнализацию, спокойно вскрыл двери. Освоился в квартире, разыскал все потаенные места, взял огромную сумму в валюте и советских деньгах, целую кучу драгоценностей, заодно и дорогой магнитофон. И братья-разбойники покинули квартиру.

Так бы и ждали сыщики, пока у перекупщиков и в комиссионных магазинах всплывут похищенные вещи, чтобы выйти на ушлых урок, но все оказалось значительно проще. Несмотря на строжайший запрет старшего брата, Никонов-младший с товарищем еще дважды посещал квартиру знаменитого музыканта, и во время одного из визитов выронил из кармана ручной эспандер, на котором была выжжена его фамилия. Вот этот-то эспандер и дал следствию возможность стремительно выйти на ворюг.

Отработав фамилию, сыщики установили, что в «зоне сотке» проводит свои дни вор-домушник с такой же фамилией. Выяснили его связи и вышли на младшего брата-качка. Решили посадить им на хвост наружку. Возглавил эту часть операции мой старый друг, тогда полковник, Эдик Айрапетов.

Наружное наблюдение дало невероятные результаты. На второй день Никонов-младший с другом отправились в валютный магазин «Березку», где за доллары купили ондатровые шапки. Оперативники еле успели предупредить сотрудников КГБ, несших в этом опасном месте нелегкую службу, чтобы они не повязали пацанов на выходе.

А старший брат, подогретый дорогими напитками в вокзальном ресторане, дождался на улице красавицу врачиху и, вынув из кармана дорогие кольца и браслеты, предложил ей руку и сердце.

Гордая дама отказалась.

Тогда — в лучших традициях — Никонов бросил драгоценности на землю и втоптал их в грязь каблуком.

Когда пара разбежалась, оперативники выковыряли украшения из грязи и без труда определили, у кого они украдены.

А дальше — как обычно: задержание, следствие, суд.

Вот и вся история, только в ней нет скрипки Страдивари.

Я иду от Никитских к Пушкинской по Тверскому бульвару. Не играют больше в домино и шахматы на скамейках веселые местные люди. Исчезли. Отправились жить в Митино или за Кольцевую дорогу.

Теперь в их домах расположились фирмы, которые ничего не производят, и банки с ограниченной уголовной ответственностью.

Москва вплывает в новый век. А какой он будет — посмотрим. Конечно, хочется, чтобы он стал хоть немного добрее к нам.

Я люблю приходить сюда рано утром в выходные дни. Сидеть на лавочке, курить, смотреть, как по пруду лениво плавают белые птицы.

Сквер пуст. Окрестные мамы еще не вывезли на аллеи коляски, пенсионеры еще пьют свой утренний кефир, вездесущие центровые пацаны еще крепко спят, намаявшись за день.

Нависла над прудом терраса летнего ресторана; великий баснописец лукаво смотрит на пробуждающиеся Патриаршие.

Какой же маленький пруд! А когда-то он казался огромным. Но тогда все виделось в увеличенных масштабах, потому что мы были маленькими. Мы приходили сюда зимой кататься на коньках. Была война, но все же лед на Патриарших, вернее, Пионерских прудах был очищен от снега. Мы собирались на каток, как в опасную экспедицию. Шли по крайней мере втроем: местные пацаны, как и нынешние братки, защищали свою территорию. Они могли отобрать коньки, сорвать шапку, поэтому мы опускали «уши» и завязывали их под подбородком. На самом катке драк практически не было. Тем не менее мы катались кучкой, внимательно наблюдая за тем, как группируются в мобильные отряды хозяева катка, так как местные ребята старались просто сбить с ног чужаков. По неписаным уличным законам, на чужой территории нападать первыми на хозяев было нарушением дворовой этики. Поэтому мы выжидали.

Мы уже знали наших наиболее рьяных обидчиков. Знали их физические и спортивные возможности и разрабатывали планы активной обороны. Самый надежный был необыкновенно прост. Когда враги плотной кучей бросались на нас, мы размыкали ряды, подставив свои коньки под «снегурочки» и «английский спорт» противников.

Пока они поднимались, мы мчались к павильону, снимали коньки, прикрученные веревками и ремешками к валенкам (настоящих коньков с ботинками у нас не было) и покидали место боя.

Но это удавалось не всегда. Наверху нас ждала засада из местных пацанов, которые предлагали пойти «стыкнуться».

Мы шли в проходной двор на Бронной, и там начиналась драка. Дрались скорее для проформы. Мы больше возились в снегу, чем дрались.

Все изменилось весной 44-го, когда к ребятам с Патриарших на нашей территории, в кинотеатре «Смена», пристали пацаны из района Зоопарка.

Мы поддержали наших бывших врагов, совместно сокрушили зоопарковцев и с тех пор стали друзьями и союзниками. Теперь на каток, а летом купаться в Патриарших, что было, кстати, категорически запрещено, мы приходили безбоязненно.

На Патриарших, в элегантном доходном доме, жил ближайший приятель отца авиационный инженер Владимир Георгиевич Колыбельников. Мы приходили к нему в гости; иногда родители, когда куда-нибудь собирались, отвозили меня к нему.

В то время я запомнил огромное окно квартиры, множество книг и модели самолетов. Став старше, я часто приходил в эту квартиру, брал почитать у сестры Владимира Георгиевича, тети Нади, книги, старые подшивки журналов «Нива» и «Русский авиатор».

Дяди Володи не было, он уехал в командировку в 37-м, а потом воевал. В 44-м он приехал в отпуск с фронта и пришел к нам. Подарил мне две модели самолетов и серебряные погоны авиационного инженера. А потом опять исчез. И увидел я его только в 57-м, когда уволился из армии и вернулся в Москву.