Выслав вперед небольшую партию казаков, Платов приказал ей обстрелять неприятеля, ночевавшего в одной версте от кургана у дороги из Туртукая в Силистрию, всполошить его и, отступая, навести на засаду. Замысел атамана вполне удался.

Турки устремились за отступающими казаками и попали под удар атаманцев С. Ф. Балабина с фронта и полков Т. Д. Иловайского и В. А. Сысоева с флангов. Они одновременно накинулись на неприятеля с дротиками, обратили его в бегство и преследовали до самых батарей, после чего вернулись к кургану, где уже собрались остальные войска авангарда М. И. Платова.

В то же время до трех тысяч турок сделали вылазку из Силистрии и двинулись по дороге в Туртукай, намереваясь соединиться с войсками, стоявшими у деревни Татарицы. Они напали на заставу авангарда, расположенную в устье балки, впадающей в Дунай. Платов бросил в атаку три казачьих полка, три эскадрона чугуевских улан и команду атаманцев-добровольцев, «отличной храбростью которых неприятель был опрокинут и преследован до батареи, расположенной скрытно у подошвы горы». Канониры противника обрушили на бегущих шквал картечи и… уложили на месте многих своих соратников. Платов же потерял одного казака, сраженного картечью.

Ближе к вечеру главнокомандующий усилил атамана пехотными отрядами уже известных генералов Александра Бахметьева, Сергея Репнинского и Василия Трубецкого. Они построились в каре и простояли в ордер-баталии, то есть в готовности к бою, всю ночь.

Рано утром развернулось упорное сражение, продолжавшееся 15 часов. Атаман ввел в дело все силы своего авангарда — 9 казачьих полков, 15 эскадронов кавалерии, 6 батальонов пехоты и 12 орудий донской конной артиллерии. Неприятель понес большие потери — до 200 человек пленными и более 2 тысяч убитыми. Трофеями победителей стали 17 знамен и ящики с артиллерийскими снарядами. Потери русского авангарда были значительно меньше — 111 человек убитыми и 400 ранеными. 13 октября Платов вернулся в лагерь при Калипетри.

Где бы ни находился Матвей Иванович, он никогда не забывал поздравить с очередным праздником свою высочайшую благодетельницу Марию Федоровну. Послал ей записочку и из лагеря близ Силистрии:

«Всемилостивейшая Государыня!

С днем Высочайшего Вашего Императорского Величества рождения верноподданнейшим долгом моим поставляю принесть всенижайшее поздравление. Прошу Бога, чтобы он всегда сопровождал Высочайшую жизнь Твою… во всяком благоденствии.

Я с походным войском… хотя в поле и в виду неприятеля, но неся на себе Матернее Вашего Императорского Величества благословение… из душевных чувствований моих в оный знаменитый день с наличным генералитетом, штаб- и обер-офицерами за полевым столом выпили за здравие и долгоденствие Твое, Всемилостивейшая Государыня, по рюмке вина…»

Вряд ли по рюмке. И скорее всего, не вина, а горчичной.

Конечно, турки понесли большие потери, но разбить их под Татарицей не удалось. К тому же из Рущука подтягивалось еще не менее 20 тысяч пехоты и кавалерии. Багратион понял, что в кампанию 1809 года Силистрию ему не взять.

Надвигалась зима. Дороги развезло. Ручьи превратились в реки. На всем пространстве от Тульчи и Исакчи до Силистрии и Базарджика — ничего, кроме раскисшей земли и неба. Обозы с фуражом и продовольствием увязли в грязи. Солдатские шинели, мундиры и обувь износились. Палатки обветшали настолько, что не могли укрыть даже от ветра. Не было ни полена дров, чтобы развести костер и согреться или приготовить пищу. Багратион стал просить императора о позволении вернуться в Валахию.

Отвечая на донесение главнокомандующего о состоянии русской армии, Александр писал, что все плоды предыдущих побед и понесенных жертв окажутся напрасными, если тот уйдет из Болгарии, не овладев Силистрией.

Император разрешил Багратиону вернуться в Валахию только 24 декабря. Переправа через Дунай началась 3 января 1810 года. Корпус Платова расположился на зимние квартиры в Рымнике. Блестяще начатая летняя кампания закончилась безрезультатно. Князь Петр Иванович, ссылаясь на нездоровье, попросил об отставке. Государь ее принял и назначил главнокомандующим Молдавской армией 33-летнего пехотного генерала графа Николая Михайловича Каменского, недавно отличившегося в войне со Швецией.

Назначение Каменского совпало по времени с вызовом Платова в Петербург. С какой целью? Возможно, государь не хотел ставить старого воина перед необходимостью подчиняться слишком молодому главнокомандующему, а может быть, предполагал использовать его на западной границе, где обстановка накалялась с каждым днем. Точно сказать не берусь. Только в столицу атаман не поехал, послав императору рапорт с прошением об увольнении из армии по состоянию здоровья.

Александр просьбу уважил и отменил вызов. Но и после этого Платов продолжал оставаться в армии. Лишь в конце марта он сдал корпус генерал-лейтенанту Евгению Ивановичу Маркову и отправился на Дон, куда прибыл 7 апреля 1810 года.

Думаю, нет оснований подозревать атамана в симуляции из-за обиды на императора, не назначившего его главнокомандующим после отставки Багратиона. Платов слишком обожал своего монарха, чтобы капризничать перед ним.

Нездоров был Матвей Иванович, потому и не смог поехать в Петербург, потому и не отправился сразу на Дон, получив увольнение из армии. И обида на императора здесь ни при чем.

Новый главнокомандующий действовал успешно: русские войска овладели дунайскими крепостями, нанесли ряд чувствительных ударов живой силе противника и вместе с повстанцами Кара-Георгия изгнали турок из Сербии. Однако в начале 1811 года Николай Михайлович расхворался, уехал в Одессу и там умер. Армию принял Михаил Илларионович Кутузов. Он и закончил затянувшуюся войну победой и подписанием Бухарестского мира 1812 года, по которому Россия получила Бессарабию.

Еще грохотали пушки, когда Матвей Иванович вернулся домой. Чем занимался? Наверное, какое-то время отдыхал, наслаждался покоем.

«Для меня это лучше всякого бала, — говорил он Н. Ф. Смирному. — Мы не рождены ходить по паркету и нежиться на бархатных подушках; так вовсе можно забыть родное ремесло. Наше дело бродить по полям и болотам и сидеть в шалашах, а еще лучше под открытым небом, чтобы и зной, и непогода не были нам в тягость. Только так и можно быть донским казаком! Всякое дело тогда хорошо, пока ты с ним; а то ты от него на вершок, а оно от тебя на аршин».

Но и дела у атамана накопились. За последние четыре года он бывал на Дону всего дважды: в первый раз по случаю, а в другой «по надобности важной» — чтобы расправиться с опозицией. Почитай, путь в войсковую канцелярию забыл.

По свидетельству секретаря атамана, Матвей Иванович испытывал «некоторое отвращение» к письменным делам. В порыве откровенности он признавался, что ему легче выдержать сражение, даже два или три, чем заниматься бумагами, от которых у него бывал «вертеш в голове». Однако же ког-. да брался за них, «рассматривал подробнейшим образом».

Исполнилось 40 лет, как юный Платов покинул родительский дом и отправился в Крымскую армию князя Василия Михайловича Долгорукова. Сколько из них он провел на Дону, трудно сказать. Но очень немного, от силы три-четыре или несколько больше. Все остальное время был в походах, гонялся за недобитыми бандами пугачевцев, воевал с турками, персами и французами, маялся в ссылке и в крепости, жил в Петербурге. Теперь вот мог посидеть за столом с женой и детьми, невестками и зятьями, местными и приезжими гостями, рассказывая «весьма любопытные» истории и анекдоты. Чаще говорил сам, «даже недоволен бывал, когда его перебивали».