Саймон накидывает пальто и, наклонившись, смахивает прилипшую грязь с зеркальной поверхности ботинок.

– У них еще восемь часов. Если они не обнаружат ничего нового, этим вечером ты будешь дома.

Лежа на койке, положив руки под голову, я смотрю на потолок. Кто-то написал в углу: «День без солнечного света похож на… ночь». Высота потолка около двенадцати футов. Как только он умудрился туда забраться?

Странное чувство испытываешь, будучи отгороженным от мира. У меня нет ни малейшего представления о том, что произошло там за последние сорок восемь часов. Интересно, что я пропустил? Надеюсь, родители уехали в Уэльс. У Чарли начались рождественские каникулы, котел починили, Джулиана упаковала подарки и положила их под елку… Джок почистил свой костюм Санта-Клауса и, по традиции, обошел детское отделение. И еще есть Бобби – что делал он?

В середине дня меня опять вызывают в комнату для допросов. Меня ждут Руиз и тот же самый сержант. Приходит Саймон, запыхавшийся после подъема по лестнице. Он держит сандвич в пластиковом контейнере и бутылку апельсинового сока.

– Запоздалый обед, – извиняется он.

Включают диктофон.

– Профессор О'Лафлин, не поможете ли мне еще раз? – Руиз выдавливает вежливую улыбку. – Правда ли, что убийца всегда возвращается на место преступления?

Зачем ему это? Я смотрю на Саймона, и он делает мне знак ответить.

– Чаще это всего лишь миф, но некоторые возвращаются.

– Кто возвращается и зачем?

– У такого убийцы есть поведенческий стереотип, на месте преступления оставляется некая тень преступника, своего рода подпись. Это может быть особый способ связывать жертву или придавать телу определенное положение. Некоторые чувствуют потребность вернуться на место преступления.

– Почему?

– Существует множество причин. Возможно, кому-то необходимо предаться фантазиям и освободиться от содеянного или забрать что-нибудь на память. Некоторые могут испытывать вину и хотят быть поближе.

– И поэтому похитители часто помогают разыскивать жертву?

– Да.

– А поджигатели помогают бороться с огнем?

Я киваю. Сержант изображает статую с острова Пасхи. Руиз открывает папку и достает несколько фотографий.

– Где вы были в воскресенье, двадцать четвертого ноября?

Ах вот оно что, вот что он обнаружил.

– Я навещал свою двоюродную бабушку.

В его глазах зажигается искра возбуждения.

– В котором часу это было?

– Утром.

– И где она живет?

– На кладбище Кенсал-грин.

Правда его разочаровывает.

– У нас есть следственные фотографии вашей машины на парковке. – Он подталкивает фотографии ко мне. Я передаю Чарли коробку сухих листьев.

Руиз вытаскивает еще один лист бумаги.

– Вы помните, как мы обнаружили тело?

– Вы сказали, что его нашла собака.

– Звонивший не оставил ни имени, ни контактного телефона. Он звонил из автомата у входа на кладбище. Вы видели кого-нибудь поблизости?

– Нет.

– Вы звонили из этого автомата?

Не может же он предполагать, что это звонил я.

– Вы сказали, что убийца должен быть хорошо знаком с местностью.

– Да.

– А как бы вы описали степень своей осведомленности?

– Инспектор, мне кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Даже если бы я действительно убил Кэтрин и закопал ее тело на берегу канала, неужели вы в самом деле думаете, что я привез бы туда свою жену и дочь, чтобы они посмотрели, как ее откапывают?

Руиз резко захлопывает папку и рычит:

– Я здесь задаю гребаные вопросы. А вы побеспокойтесь об ответах.

Вмешивается Саймон:

– Думаю, нам всем нужно остыть.

Руиз наклоняется ко мне через стол, и я вижу сосуды на его носу. Кажется, что он может дышать сквозь поры.

– Не хотите ли побеседовать со мной без своего адвоката?

– Если вы отключите диктофон.

Саймон возражает и хочет поговорить со мной наедине. В коридоре мы честно обмениваемся мнениями. Он говорит мне, что я веду себя глупо. Я соглашаюсь. Но если я заставлю Руиза выслушать меня, может, мне удастся заставить его получше присмотреться к Бобби.

– Я хочу, чтобы мое возражение было занесено в протокол.

– Не беспокойся, Саймон. Тебя никто не упрекнет.

Руиз ждет меня. Он внимательно смотрит, как в пепельнице догорает сигарета. Серый пепел образует уродливую башню, которая обрушится при малейшем дуновении.

– Я думал, вы бросаете курить.

– Так и есть. Я просто смотрю.

Пепел осыпается, и Руиз отодвигает пепельницу в сторону.

Кивает.

Теперь, когда мы вдвоем, комната кажется гораздо больше. Руиз отодвигает стул и кладет ноги на стол, демонстрируя стершиеся набойки на черных разношенных ботинках. Над одним из носков, на его белой коже – полоска черной ваксы.

– Мы отнесли вашу фотографию во все бары и пабы на Лестер-сквер и Черинг-кросс, – говорит он. – Ни бармены, ни официанты вас не помнят.

– У меня неприметная внешность.

– Сегодня мы снова займемся этим. Возможно, нам удастся освежить чью-либо память. Но почему-то я так не думаю. Я не верю, что вы были в Вест-Энде.

Я не отвечаю.

– Мы также показали вашу фотографию служащим отеля «Гранд Юнион». Никто не вспомнил, что встречал вас. Они помнят Кэтрин. По заявлениям некоторых парней, она была очень мило одета. Один из них предложил купить ей выпить, но она сказала, что кого-то ждет. Вас?

– Нет.

– А кого?

– Я все еще думаю, что Бобби Морана.

Руиз издает глухое рычание, переходящее в сухой кашель.

– Вы не унимаетесь.

– Кэтрин умерла не в ночь своего исчезновения. Ее тело нашли только через одиннадцать дней. Тот, кто ее мучил, долго пытался сломить ее дух, возможно, несколько суток. Бобби мог это сделать.

– Ничто на него не указывает.

– Я думаю, что он ее знал.

Руиз иронически смеется.

– Вот в чем разница между тем, что делаете вы, и тем, что делаю я. Вы основываетесь на причудливых поворотах мысли и эмпирических моделях. Жалостливая история о тяжелом детстве – и вы готовы приговорить человека к терапии на десять лет. Я же имею дело с фактами, и в данный момент они указывают на вас.

– А как же интуиция? Чутье? Я думал, что они необходимы следователям во все времена.