Мы еще не знаем точно, с какой болезнью имеем дело. Однако боюсь, что уже сейчас очевидны некоторые неприятные подробности. Не исключено расстройство психики, видимо, вследствие высокой температуры.

— Как это понимать? — спросил Поль.

— Ну, говоря прямо, больные, во всяком случае некоторые, становятся немного безумными, параноидными. Может быть, через некоторое время у них это пройдет, когда спадет температура. Но, конечно, пока мы этого не знаем. Вы слышали крик человека, который думал, что за ним гонятся крысы размером с собак. Они ему казались такими реальными, что он вскочил с кровати и убежал.

— Это ужасно,— тихо сказала Хоуп.

— Боюсь, что это малоприятно,— согласился Робертсон.

Он встал, показывая, что беседа закончена, и улыбнулся им. Поль и Хоуп поблагодарили его, поблагодарили Льюина и наконец покинули палатку. Льюин сел на стул, с которого встала Хоуп, майор снова сел за стол.

— Думаешь, они это проглотили? — спросил Робертсон.

— Проглотили? — спросил Льюин.— Что проглотили? Вся эта чушь с телефоном вроде бы сошла, но что ты им скажешь завтра?

— Сейчас август,— ответил Робертсон,— врач в отпуске.

— Прекрасно! Довольно вероятно. А что это за история с крысами размером с собак? Какой в этом смысл?

— Я хотел выяснить, действительно ли они там гуляли. Если да, то они не могли не слышать крик. Они и признали, что слышали. А если бы они что-то замышляли, то стали бы все отрицать, не так ли?

— Не знаю,— сказал Льюин,— может быть.

— И еще я хотел, чтобы они знали про психическое расстройство. Сейчас нам ничто не мешает этим воспользоваться. Все равно рано или поздно они узнают. А у нас будет лишнее оружие. Они не смогут никому доверять, кроме нас, даже себе самим.

Майор откинулся назад и спросил:

— Умно? — Он сказал это, как маленький мальчик, который принес домой хорошую отметку.

— О да, очень!

— Не думаю, правда, что это нам здорово поможет. По-моему, рано или поздно они все равно докопаются до сути. Я бы докопался, ей-богу! Ну, что там с этими рапортами?

Льюин передал ему папку.

— До вечера,— сказал Робертсон и ушел.

Льюин прошел через приемную и сел за стол. Он стал размышлять о том, что он сделал или, вернее, чего не сделал. Если бы не было майора, он, возможно, сказал бы что-нибудь Хоуп, спросил бы ее, зачем ей нужны эти таблетки. Но он чувствовал себя настолько неловко после собственного неудачного вранья и совсем уж бесстыжих выдумок Робертсона, что воздержался от этого вопроса. Между прочим, он мог бы сказать Робертсону, что видел, как Хоуп взяла таблетки. Но «хитрость» Билла и гордость своей «хитростью» пришлись настолько не по вкусу Льюину, что он вообще не хотел ни о чем с ним говорить. Робертсон непременно сделал бы какие-нибудь дикие выводы.

Но зачем, черт возьми, ей нужны были эти таблетки? Он дал себе слово, что утром спросит ее об этом.

18 ЧАСОВ 30 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

— Ну, по крайней мере, в этом мы согласны,— сказал полковник Инглиш, рисуя указательным пальцем круги на углу стола генерала Истлейка.— Важнее всего сейчас выиграть время, чтобы успеть продумать самые разные варианты.

— Хорошо,— ответил генерал.— В этом я с вами согласен.

— А люди из министерства здравоохранения должны оставить нас в покое. У нас достаточно забот и без угроз и надоедливых вопросов Максвелла…

— Что вы собираетесь сделать? Расстрелять его?

Инглиш посмотрел на генерала. Он привык к подобным шуткам генералов, министров и даже президентов. Это помогает им держать небольшую эмоциональную дистанцию между собой и неприятной реальностью, с которой армейской разведке так часто приходится сталкиваться и расправляться. Вот и теперь Истлейк улыбался. Инглиш ответил ему тем же.

— Никаких трагедий. Я думаю, мы сможем его утихомирить.

— Вы так думаете? Но мне не очень хотелось бы воздействовать на него таким способом,— сказал Истлейк.

— Каким способом, сэр?

— Шантажом.

— Шантажом? Боже мой! — Инглиш закатил глаза. Истлейк засмеялся. Теперь, может быть, он несколько минут послушает.

— Максвелл врач, но более того, Максвелл администратор. Он бюрократ. Мы можем на него подействовать, обещая ему единственное, что привлекает бюрократа,— большую власть.

— Продолжайте.

— Мы могли бы ему намекнуть, что в случае, если он будет сотрудничать с нами в этом деле, мы поддержим идею подчинения эпидемиологического управления вооруженных сил министерству здравоохранения.

— Что?! — воскликнул Истлейк.— О чем вы говорите? Это не имеет смысла.

— Так ли? У него появится шанс — или, по крайней мере, так ему будет казаться — получить под свое крылышко Форт-Детрик, Пайн-Блафф и все остальное. Больше денег, больше врачей, больше ценностей, которыми он сможет распоряжаться…

— Вы даете ему поразительно много, не так ли?

— Если дадим—это немало.

— А он вам поверит? Доверяет ли он нам?

— По всей вероятности, да. И я думаю, что в этом есть здравый смысл. Представьте, что дело обернется плохо… что все станет известно. Тогда уж мы ни перед чем не остановимся. Ведь президент может подчинить все наши исследования министерству здравоохранения — во всяком случае, хотя бы для видимости. Такой вариант возможен.

— Но для нас это катастрофа.

— Нет, если министерство здравоохранения будет с нами сотрудничать. Лучше ширмы не придумаешь.

— А они согласятся сотрудничать?

— А получится так, что они уже сотрудничали. Они были нашими партнерами в делах Тарсуса. Вот в чем штука. Таким образом, мы сможем избежать неприятностей и все сохранить.

— Возможно…— сказал Истлейк.— Однако это достаточно трудно. Тут нужен такт…

— И какой еще такт. Я подумал, что нам следует поручить доктору Рибикоффу прощупать немножко Максвелла.

— Кто такой Рибикофф?

— Один из наших психиатров. Старый однокашник Максвелла по медицинскому институту. Его друг… Все должно произойти без формальностей и по-дружески.

— Чем более по-дружески, тем лучше,— согласился Истлейк.

— Думаю, что игра стоит свеч.

— Хорошо.

— Если это дело лопнет, мы пойдем на любой другой вариант, позволяющий спасти программу,— сказал Инглиш.

— Я согласен. Дайте мне знать, что он скажет.

— Что он скажет, мы услышим на следующем совещании. Он должен стать поспокойней, похладнокровней…

— Надеюсь,— сказал генерал.— Очень надеюсь.

— Тогда я пускаю в ход Рибикоффа.

16 ЧАСОВ 40 МИНУТ