Иоанн, как всегда, принял его почти сразу, повелев допустить после вечерни в горницу перед опочивальней.

Царь всея Руси встретил слуг и новиков, сидя на троне, но в одной лишь красной атласной рубахе с золотым шитьем. Оно и понятно. Натоплены покои были так, что от пересушки половицы и столешница потрескивали.

– Вишь, как выходит, витязь мой верный, – пожаловался подьячему Иоанн. – Как ты уехал, меня опять лихоманка схватила, кости грызет. Уж и молился, и каялся, и лекарей иноземных выписал, а ничем ее не пронять[33]. Токмо чуть отогрею кости-то, легче и становится.

– Так, может, статься… – Басарга замялся, подбирая слова. – Может, тогда поближе мне перебраться?

– О сем уж мы беседовали, боярин Леонтьев, – покачал головой правитель. – Ни к чему дразнить Небеса, излишне их благоволением пользуясь. Пусть в стороне от глаз людских покоится.

– Воля твоя, государь, – не стал возражать подьячий и вернулся к своим интересам: – Подьячий твой из Пушкарского приказа капитан Тимофей челом тебе бьет. Место по службе ему дали, а кормление не отвели.

– Не отвели от того, что искали подходящее. Поутру зайдите к боярину Бориске Годунову, племяшу постельничего. Малый памятливый и сообразительный. У него грамота жалованная составлена на земли от Ворона и до Сивца, что от Веси Егонской[34]недалече. – Иоанн перевел взгляд на юного боярина. – Так что быть тебе отныне Весьегонским. Сядешь туда, коли супостата летом одолеем, и как подьячий приказа Пушкарского литье стволов наладишь. Руды там в болотах в достатке, леса тоже. А то окрест Москвы ужо все березняки на уголь извели! На то тебе жалую доходы любые, что с рек, земли и торгов тамошних получить возможно.

– Я воин, а не литейщик! – вскинулся юный капитан.

– Нешто так? – усмехнулся государь. – Я же, сказок о тебе наслушавшись, спрос неким людям учинил и ведаю, что ты еще и книжник. Стало быть, в деле литейном не хуже розмыслов иных разберешься.

– Зато в ратном уже разбираюсь!

– Да слышал, слышал, – кивнул Иоанн. – Ты мне вот какую загадку расколи. Есть у меня литейщики знатные, что пищали льют славно, но как их стволы в ратном деле используют, лишь с чужих уст ведают. И есть воины умелые, каковые знают, что за пушки им в походах и битвах потребны, да токмо в деле литейном не разбираются. И как бы мне такого розмысла раздобыть, чтобы и отлить мог, чего надобно, и в деле испытать, и ошибки исправить?

– Прости, Иоанн Васильевич, – покраснев, склонился Тимофей. – Не подумавши ляпнул.

– Ништо, новик. Лучше терпеть ляпы от горячего знатока, чем лестью ленивого дурака тешиться. Управишься с поручением, тем дерзость и искупишь. Коли живы будем, через весну первых вестей о деяниях твоих услышать желаю.

– Ныне же отправлюсь!

– Ныне не надо, – покачал головой Иоанн. – Ныне твое ратное умение важнее будет. – Он перевел взгляд обратно на Басаргу Леонтьева и продолжил: – Как ни унижался я, как ни просил милостей, каких отступных ни обещал, но султан османский державу нашу под корень извести желает. Успех лета минувшего надежду в нем посеял, что сокрушить меня можно, стереть веру православную, басурманство свое поганое на земле святой насадить. Доносят послы наши из Стамбула, не в пример прежнему набегу поход новый готовится. Двадцать тысяч янычар в Крым послано, двести пушек осадных в наряд с ними отведено. Рабов своих из земель польских и венгерских султан созывает, крымскому хану приказано рать в сто тысяч сабель собрать. По донесениям всем так выходит, вдвое супротив прошлогодней рать османская будет. Сто двадцать тысяч султан выставить намерен. Мне же из-за бед минувших хорошо, если втрое меньшие силы супротив прошлогодних созвать выйдет. Двадцать тысяч против ста двадцати.

Иоанн опустил веки, помолчал, вздохнул:

– Даже в том, что Москва устоит, ни у кого из воевод уверенности более нет. Ныне я ужо приказал казну свою и детей с двором их в любезный моему сердцу Новгород отправить. Там, знаю, не украдут ничего, и от ворога, коли дойдет, оборонят отвагою своей да стенами крепкими. Хотя султан, отписывают, думает иначе и уже привилегии купцам выписал на торг и в Москве, и на Волге всей, и в Русе, и в Новгороде… Одно можно сказать, с пушками и янычарами армия османская куда медленнее ходит. Да еще и сберется в Крыму, доносят, токмо в мае. Посему раньше конца июня на порубежье не ждем. Сбор войск к сему времени в Кашире назначен. Каждый меч, каждый воин дорог. Посему и вас, новики, там жду. О главной твоей обязанности, боярин Леонтьев, напоминать не стану. Я же, знаю, для дел ратных ныне слишком слаб. В немощи своей лишь молитвой поддержать способен…

Завершая дела с кормлением Тимофея, Басарга задержался в Александровской слободе на полторы недели, каждую ночь слушая рассказы ненаглядной Мирославы о смотринах царских невест. Проводились они уже раз пять, а государыня в державе, увы, так и не появилась. Вестимо, отвернулась удача от Иоанна, ни в чем у него успеха в последний год не выходило.

Государыни на Руси не было – а вот добра за ней числилось немало. И рухляди, и посуды, и белья. Со всем этим и царскими детьми осьмнадцатого декабря, в день Святого Саввы, княжна Шуйская и отправилась гигантским обозом в полтысячи возков на Волхов, в нынешнюю северную столицу. Басарга же с новиками на следующее утро помчался в сторону Ваги, готовиться к летнему походу.

Имея в поместье собственного капитана и крепкий ратный корабль, глупо было этим не воспользоваться. По Руси ведь летом не особо посуху попутешествуешь. Рек, болот и озер повсюду несчитано, мостов, наоборот, – раз, два и обчелся. На оживленных трактах хотя бы самолеты плавают, с берега на берег путников переправляя, а вот на затерянных проселках редко где даже брод отмечен. Местные и так все лазы знают, а до чужих дела никому нет.

Зато вода всегда и везде – готовая дорога.

Опять же, корабль – это тебе и готовый дом, и крепость, и амбар с припасами. Кто же в здравом рассудке такое удобство на седло и кошму променяет?

Посему за долгие зимние дни «Веселую невесту» подлатали: проверили доски бортов и днища, некоторые отодрав и заменив, тщательно проконопатили все найденные щели, в два слоя промазали корпус горячей сосновой смолой, благо ее в поместье хватало с избытком, перетянули ванты. И в середине мая, когда половодье стало набирать силу, шитик сам снялся с козлов и уверенно отправился в путь.

Как ни просились в поход молодые воспитанники приюта – Басарга отказал всем. Так получилось, что четырнадцать лет вот-вот должно было исполниться сразу пятерым, но никому так еще и не исполнилось. Посему под рукой капитана Тимофея Весьегонского оставалось только двое новиков, Илья и Ярослав. Ну, и холопы, разумеется. Подьячий Леонтьев в дела корабельные не вмешивался, решив, что командовать станет на суше. Он с побратимами обосновался в носовой каюте, где бояре вспоминали былые дни и присматривали за хранимым здесь же, в кованом сундуке, ковчежцем с убрусом. Возле святыни постоянно держались четверо монахов, за время минувшего похода успевшие проникнуться своей важностью, да иеромонах Антоний…