«Денег нет. Нельзя ехать в Англию одному, надо с Ренсе, его нельзя бросать в Нидерландах, ведь это его инициал, а не мой, стоит перед фамилией в списке, формально это он в опасности, а не я. Но что Ренсе будет делать в Англии? Я-то еще как-нибудь вывернусь.

Писать синие картины. Лазуренсе. У англичан нет других забот, кроме как открыть для себя его искусство. Милый, милый Ренсе, он всегда был не от мира сего. А сейчас даже гордится тем, что попал в гестаповский список. Наконец-то пришло признание. Его слава стала международной. Ренсе Альберехт – угроза для нордической культуры. Ренсе Альберехт приближает гибель Абендланда с помощью синей краски. А как же остальные 25 000 революционеров в современной нидерландской живописи, о которых никто слыхом не слыхивал и у которых ни один смертный ни разу не купил ни одной картины, они-то по меньшей мере столь же опасны? Почему они не попали в список, а Ренсе попал?»

Размышляя, Альберехт снова завел мотор и поехал, чтобы испробовать все возможности, к головному отделению банка.

Как тихо на улицах. Субботнее утро. Но укороченный рабочий день. Завтра воскресенье и, что еще важнее, Троица. Понедельник тоже выходной, как второй день Троицы. Смутную надежду, что христианский праздник немного усмирит немецкий боевой дух, внушил ему я.

Война. В стране, где уже сто лет никто не воевал. Гораздо больше ста лет. Да и сейчас война казалась чем-то, что лишь время от времени проявлялось то там, то сям, подобно тому как в мирное время то там, то сям происходит пожар или случается ДТП.

Раздвижная металлическая решетка при входе в головное отделение банка была заперта. В зарешеченных окнах нигде не горел свет.

Все, Альберехт сделал все возможное, чтобы добыть денег. И все безрезультатно.

Интересно, постарается ли Паула что-то предпринять со своей стороны. Паула хочет уехать в Англию, и до сих пор Ренсе в конце концов всегда делал то, чего она хотела.

Альберехт уже видел, как они втроем живут в Лондоне. Денег на пропитание не хватает, они живут в самой маленькой чердачной комнатке самой жалкой гостинички в трущобах. Там всего одна кровать. Они спят на ней по очереди, каждый по восемь часов, а остальное время гуляют по улицам или сидят на скамеечке в парке. Он прочитал о таком образе существования в романе об эмиграции, написанном евреем, который бежал из Германии. Паула имеет полную свободу действий. Пока она будет спать, они с Ренсе пойдут гулять по улицам, и Ренсе ему скажет: «Я всегда знал, что тебя она любит больше, чем меня». – «Утешься, – скажет Альберехт, – теперь у меня не осталось денег, так что ее любовь скоро остынет». Но нет. Ему придется пойти на военную службу, и Ренсе тоже. Это наиболее вероятно.

На военную службу? Он? Альберехт? Да ну. Даже за границей юрист такого уровня, как он, cможет найти менее слякотные пути, чтобы служить отечеству.

– Человек, имеющий опыт, навыки, знание законов, влияние, – сказал я. – Будет обидно, если такой человек погибнет от шальной пули, как первый попавшийся пехотинец. Я буду тебя защищать. Можешь на меня рассчитывать, пусть ты и совершил страшный грех.

И я увидел, как он сворачивает к зданию суда, где при входе, как и накануне, дежурили два полицейских с карабинами. Один из них попросил его сказать «Схевенинген», в точности как вчера, а второй узнал его и высмеял первого полицейского.

Кабинет Бёмера находился на том же этаже, что и кабинет Альберехта, но с задней стороны здания.

Альберехт направился прямо туда и встретил Бёмера в коридоре, с пачкой бумаг под мышкой.

– Какие новости?

– Все тот же хаос. Мы ничего не успеваем, и военные действия идут не так успешно, как это представляют в сообщениях по радио.

– Понятно. Слушай, я долго думал, но все равно не понимаю, почему Ренсе оказался в этом списке.

– Хм, – сказал Бёмер неуверенно. – Хм… я тоже не совсем понимаю. Он, конечно, был членом АКАФ, этой ширмы для коммунистов, про что все знали. Но ведь там состояло столько народу.

– Он оттуда давно уже вышел, потому что коммунисты считают его живописную манеру декадентством и мещанством.

– Коммунисты в России. А с коммунистами в других странах дело обстоит иначе, – перебил его Бёмер. – За пределами России все коммунисты пишут декадентские картины, чтобы ускорить гниение капиталистического общества изнутри.

– Ты в это веришь? – спросил Альберехт. – Но тогда ты думаешь точно так же, как Гитлер.

– Вообще-то мы все так думаем, – сказал Бёмер, – когда таким художникам удается втереть очки капиталистам и те платят огромные деньги за вставленную в рамку старую газету, по которой размазано взбитое яйцо.

– Мой брат не зарабатывает своими картинами ни цента. Он экономит на хлебе, чтобы купить краску.

– Это оттого, что он не коммунист, – пошутил Бёмер, – в отличие от Пикассо и тому подобных шутников. Ха-ха-ха.

– Ты думаешь, что таких художников поддерживают коммунистические партии за их подрывную работу?

– Коммунистическими партиями рулят не такие дураки, чтобы платить деньги за то, что можно получить бесплатно. Но я не сомневаюсь, что надо принадлежать к какому-то сообществу, чтобы разбогатеть, рисуя женщин с двумя носами и тремя глазами.

– Мой брат не принадлежит ни к какому сообществу.

– Вот-вот, и я про то!

– Но если он не принадлежит ни к какому сообществу, то как он попал в список?

– Думаешь, немецкая полиция непогрешима? Думаешь, и с нашей полицией не случается, что она разыскивает совсем не тех людей? В такие дни, как мы сейчас переживаем, все только и делают, что ищут не тех, кого надо. Твоему брату не повезло. Но вполне может быть, что если он спокойно останется в Нидерландах и если немцы оккупируют страну, то они разок пригласят его на допрос, а потом отпустят.

– Не такие они люди, – сказал Альберехт. – Не такой Гитлер человек. Он предпочитает перестраховаться. Предпочитает посадить за колючую проволоку тысячу безобидных людей, чем случайно упустить одного врага.

– Да, остается непонятным.

– Я ни на чем не настаиваю, но точно ли видел твой знакомый, что в списке написано Р. Альберехт?

– Я его специально переспросил, и он подтвердил.

– Но даже если там написано Р. Альберехт, все равно не исключено, что составители списка имели в виду не Ренсе.

– Конечно.

– То-то и оно. Подумай, этот список специально отправляют самолетом, чтобы как можно скорее арестовать сорок человек. Безотлагательно. Значит, это сорок самых опасных людей в Нидерландах, которых боится Германия. Среди них просто никак не может быть такой безобидный художник, как Ренсе. Это исключено. Ежику понятно, что это ошибка, кто бы ее ни допустил.

– Я согласен, что это странно. Любому посвященному, кто видел список, ясно как день, что остальные тридцать девять человек действительно опасны.