И у других поэтов говорится: «дар полей, вино, веселящее сердце». Одиссея же царь поэтов заставляет утверждать, что

[О том,] что Симонид возводил начало винопития и музыки к одному источнику: именно за питьем были придуманы в аттической деревне Икарии комедия и трагедия. Случилось это во время сбора винограда (τρύγη), – поэтому комедия называлась прежде тригодией.

говорит в «Вакханках» Еврипид. И Астидамант:

говорит Антифан.

говорит Алексид.

Селевк же пишет, что в древности не было в обычае ни напиваться, ни переходить меру в других наслаждениях, если только это не было связано с почитанием богов. Отсюда произошли названия застолья (θοίνη) и пира (θαλεία) [и пьянства (μέθη)]: первое было названо так из предположения, что опьяняться следует, только славя богов (θεοί), второе потому что, собираясь за столом, в честь богов солили пищу – это ведь и есть «пир изобильный», – наконец, Аристотель говорит, что слово «напиваться» (μεθύεΐν) означает то, чем занимаются после жертвоприношения (μετά θύεΐν).

* * *

В конце первой и начале второй книги Афиней обращается к тому воздействию, которое оказывает вино на пирующих. Одновременно он сообщает множество сведений, проясняющих в целом затрагиваемую тему. Этот культурный и исторический контекст позволяет увидеть те многочисленные нити, что связывали традиции винопития и виноделия с основаниями античного мира. Здесь есть место и высокому, и низкому – для трагического и для комического начал. Так, «Киприи» – одна из несохранившихся поэм, посвященных истории Троянской войны. Подобные поэмы назывались «киклическими», поскольку охватывали весь «цикл» троянских мифов – от причин войны до возвращения ахейских героев на родину. Киприи рассказывали о причинах войны и о событиях, предшествовавших тем, которые составляют сюжет «Илиады».

Пифия – жрица, прорицательница в дельфийском святилище Аполлона.

Называть Диониса врачевателем – «врачевателем» его называли не только благодаря изобретению вина, которое лечило душевные раны и могло использоваться в медицине, но и благодаря способности Диониса дарить вдохновение или вещие сновидения, которые подсказывали способы исцеления или ритуального очищения.

Хариты, Горы, Дионис – Хариты и Горы – богини, олицетворяющие божественные благодеяния, и в этом контексте понятно их объединение вместе с Дионисом, даровавшим людям вино.

Первым разбавил вино водой афинский царь Амфиктион… – Согласно Аполлодору, Амфиктион принимал у себя Диониса во время странствий последнего.

В святилище Гор… воздвигли жертвенник Дионису Прямому. – «Прямой» видимо указывает на фаллос, один из атрибутов сельских празднеств в честь Диониса.

Благой Бог – почитаемое античными земледельцами божество, культ которого позволял обеспечить урожай и благосостояние сельских жителей. Изображался в виде змея. В ряде местностей Греции культ этого бога был связан также с виноградарством.

Говорил твой Кратин, винный дух издавая… – комедиограф Кратин (жил в VI–V вв. до н. э.) был известен своим особым отношением к вину. Апологии винопития он посвятил комедию «Бутылка».

В Мунихии. – Мунихий – одна из афинских гаваней, особенно развивавшаяся в эллинистическую эпоху.

Акратопот – вероятно, божество из свиты Диониса.

Фидитии – совместные обеды, которые устраивались мужскими группами по пятнадцать человек. Мы знаем, что, вопреки традиционному законодательству, на этих обедах пили разбавленное вино.

* * *

Македонец Гипполох, друг мой Тимократ, жил во времена Ливкея и Дурида, самосцев, учеников Феофраста из Эреса. Как можно узнать из его писем, они с Линкеем договорились писать друг другу всякий раз, как один из них побывает на каком-нибудь пышном пиру. Некоторые из их посланий с описанием пиров сохранились: Линкей описывает пир, который аттическая флейтистка Ламия дала в Афинах царю Деметрию, прозванному Полиоркетом (эта Ламия была любовницей Деметрия), а Гипполох – свадьбу македонца Карана. Мы напали и на другие письма Линкея тому же Гипполоху, в которых он рассказывает о пирах царя Антигона, справлявшего Афродисии в Афинах, и царя Птолемея. Эти письма я тебе дам. Письмо же Гипполоха – вещь редкая, поэтому я ради приятного времяпрепровождения перескажу тебе его содержание сейчас.

Как я уже говорил, Каран устроил свой свадебный пир в Македонии. Приглашено было [сто] двадцать человек. Едва они возлегли, каждый тотчас получил в дар по серебряному фиалу. Еще они не взялись за еду, как хозяин возложил на каждого золотой венок стоимостью в пять золотых. Когда же они осушили свои фиалы, всем подали одинаковые караваи хлеба на медных блюдах коринфской работы, а также кур и уток, вяхирей, гусей и прочей снеди, нагроможденной в изобилии. Каждый, взяв кушанье, передал его вместе с блюдом стоявшему сзади рабу.

Но разнообразные яства появлялись одно за другим. Принесли серебряное блюдо, на котором лежали большой хлеб, гуси, зайцы, козлята, искусно выпеченные хлебцы, голуби и голубки, куропатки и прочие пернатые твари, какие только водятся на свете. «Отдали мы и это рабам, – продолжает Гипполох, – и когда досыта наелись, вымыли руки. Тогда принесли множество венков из разных цветов и к каждому из них – золотой убор, весом как то украшение, которым нас увенчали в начале пира». После этого Гипполох сообщает, что Протей – внук знаменитого Протея, сына Ланики, кормилицы царя Александра, – выпил очень много, ибо пил за здоровье всех подряд (пьяницей был и дед его Протей, спутник Александра).

Затем он пишет: «Мы были уже в том приятном состоянии, когда здравый рассудок покидает нас. В это время пришли флейтистки и какие-то родосские арфистки; по-моему, они были нагие, но другие гости говорили, что на них были хитоны. Поиграв, они удалились. На смену им вышли другие женщины, каждая несла по два лекифа с миррой; один из них был золотой, другой серебряный, оба вмещали по котилу и были скреплены между собой золотой пластинкой. Их роздали гостям. Потом принесли уже не угощение, а целое богатство. Это был позолоченный серебряный поднос (золото покрывало его толстым слоем), такой большой, что на нем поместилась огромная жареная свинья; она лежала навзничь и показывала брюхо, набитое лакомствами: в нем были вместе запечены дрозды, утки, множество жаворонков, яичные желтки, устрицы, морские гребешки. Всё это роздали гостям в горячем виде. Потом, выпив, мы взяли золотые ложки и положили себе мяса козленка, совсем еще горячего и лежавшего на таком же блюде. Каран увидел, что подарки уже некуда класть, и приказал подать нам корзинки для еды и для хлеба, сплетенные из пластин слоновой кости. Мы были в восторге и принялись рукоплескать жениху: ведь так у нас сохранялось всё, что нам подарили. Потом снова принесли венки и двойные лекифы с миррой, золотые и серебряные, того же веса, как в первый раз. Когда установилась тишина, к нам ворвались люди, которым впору было бы участвовать разве что в афинских горшечных празднествах, а с ними фаллоносцы, комедиантки и какие-то нагие фокусницы, кувыркавшиеся на мечах и выдувавшие огонь изо рта.