Шурка смотрел ошалело. Таня уточнила:

– Мишку. Проверить у него пульс.

– Трогай, если такая умная… – стучал зубами Шурка.

Рука у него дрожала. Пламя – тоже. Он поставил свечу на стол. Свет опять сделался ровным. Тени перестали ходить по потолку.

Стало ясно, что дрожат они от холода.

– Давай уйдем отсюда, – попросил Шурка.

– Нам это померещилось, – твердо сказала Таня.

– Вот не уверен.

– Бобка! – голос у Тани был решительный. – Это ты его из кухни приволок? Пока мы ходили? Ты? Тебе же велели сидеть здесь. – И обернулась к Шурке: – Да просто нам показалось! Нам многое мерещится. Это ничего не значит.

– Давай уйдем отсюда.

– Не выдумывай.

– Ну пожалуйста. Давай уйдем.

– Да куда? – взвилась Таня. – К кому нам идти? В детский дом?! – И перешла на шепот: – Нам мерещится, понял? Вот это все. Просто мы давно не ели. Поэтому. Мы поэтому сами превращаемся… в кукол…

Но Шурка ее не слушал.

– А-а-а-а! – снова заорал он, глядя куда-то ей за спину.

– Да прекрати уже! – у Тани из глаз брызнули слезы.

Но Шурка лишь разевал рот.

Таня обернулась туда, куда он показывал пальцем. Мишки на постели не было.

– Бобка! – разозлилась Таня. На всякий случай поднесла свечу. – Его Бобка стянул.

– Ы-ы-ы-ы… – мычал Шурка.

Он хотел сказать: интересно, Танечка, как это Бобка вмиг выбрался из-под одеял, а потом опять в них зарылся, а мы ничего и не заметили? Но получалось лишь нечленораздельное «ы-ы-ы-ы».

– Я тебе сейчас покажу! Докажу! – сердилась Таня. – Я тебе сейчас устрою сеанс разоблачения фокусов. Бобка!

Она подскочила к кровати. Обеими руками сдернула нижнее одеяло. Едва не упала.

Одеяла плавно съехали. Бобка и Бублик были как бы вложены друг в дружку. Мишки не было.

Шурка краем глаза заметил движение. Завопил:

– Вот он! – и вскочил с ногами на стул. – Он там! Перебежал! Он там! – тыкал он пальцем в темный угол.

Таня ясно увидела мелькнувшую тень.

– Это крыса, – перебила она Шурку. – Просто наглая крыса. Мы разбросали сдуру по комнате конфеты и печенье, и она унюхала.

– Холодно, – пожаловался Бобка.

Таня опустила одеяло, второе. Принялась наваливать гору обратно: шубу, коврик, мохнатое полотенце…

– А как ты объяснишь грушу и булку? – воззвал со стула Шурка.

– А никак, – твердо сказала Таня. И пошла со свечой к двери.

– Ты куда?

– Бобка прав: холодно. Нам надо растопить печь. Я держусь простых фактов.

– Танька, ты чего! Куда ты?

– За дровами.

– А топор?..

– А мне все равно. Мы в квартире одни, это ясно. Ты так орал, что давно бы уже кто-нибудь прибежал.

Тане все-таки было страшно. Подумав, она добавила:

– И если ты со мной не пойдешь, ты трус и Гитлер.

Молчание.

– Если мы не пойдем прямо сейчас, мы так и будем бояться. И сами превратимся в кукол… А завтра мы пойдем за водой. И за хлебом. А сейчас я иду за дровами.

Зубы у нее клацали. И не только от холода.

Бобка сказал из-под горы:

– Я могу с тобой сходить.

Закопошился, завозился, вынырнул из норы, скатился с кровати. Таня протянула ему руку, Бобка вложил свою.

Бублик нехотя развернулся. Он дрожал. Зевнул с привизгом и соскочил с выстуженной кровати: мол, я куда все.

Шурка спрыгнул со стула.

– Мы пойдем на кухню, – решительным голосом объявила Таня. Но, увидев их глаза, уточнила: – Я войду и возьму там топор, а вы у порога подождете. А потом мы поищем дрова. В крайнем случае, разломаем стул. А кукол бояться нечего, ясно, Бобка?

Остановились на пороге.

– Возьми хоть свечу, – предложил Шурка.

– Там светло, – выдохнула Таня.

Она дышала. Дышала. Дышала. Как будто собиралась нырнуть в воду. А потом задержала вдох и, быстро приоткрыв и тут же захлопнув за собой дверь, вошла в кухню.

Мороз стиснул Таню со всех сторон, словно она и правда нырнула. В окно смотрели ледяные звезды. Лунный прямоугольник лежал теперь на столе: хлебные карточки казались в нем бледно-зелеными. Дворничиха сидела в той же позе.

Таня быстро подошла. Обеими руками взяла топор. И успела прочитать на самой верхней карточке: «Колпаков Николай Федорович».

– Она там? – едва слышно спросил Шурка. Теперь свечу нес он.

Таня опять взяла Бобку за руку. В другой у нее был топор.

– Конечно, она там, – отчеканила. – Куда она, по-твоему, денется? Куклы, Бобка, не ходят. И ничего не делают. Это просто куклы.

Они открывали двери, светили с порога. Дышало холодом. Сонно мигали потревоженные шкафы, диваны, буфеты. Разрозненные, разведенные по чужим стылым комнатам, они сейчас казались единой семьей пленников – дружной и опасной. Шурка понимал, что в темноте всего лишь поблескивает, отражая огонек свечи, лак – и больше ничего. Но всякий раз зажмуривался: казалось, маленькие злые глазки пялятся на них из темноты.

Дошли до последней комнаты. Дров не было.

– Ничего. Расколем стул.

И Таня схватилась за спинку. Резная, с золотыми украшениями, она была похожа на гребенку для волос, принадлежащую великанше.

– Отойдите, – велела Таня и взяла в руки топор.

И тут Шурка глазам своим не поверил: стул выгнул атласную мягкую спинку, брыкнул передними ножками, задними, а затем боднул Таню в живот. Та охнула. Загремел выпавший из рук топор.

И тотчас ожил, пошел на них кривоногий комод, по-бульдожьи выдвигая вперед ящик-челюсть. Стул нервно перебирал точеными ножками, наклонял бодучую спинку. Заскрипело. Все трое обернулись. Бублик захыкал, зафыкал – лаял. Это был шкаф, он распахнул дверцы, как загребущие руки. Его коротенькие ножки не поспевали за его злобной решимостью. Комод по всем правилам охоты загонял дичь на ловца.

С криком Шурка уронил свечу. Ждать не стали. Шурка толкал в спину Бобку, Таня толкала Шурку, спотыкались о Бублика. Выкатились в коридор. Там была лишь кромешная ледяная тьма.

– Он здесь! Вот он! За ним! Он знает куда! – призывал невидимый Бобка.

Шурка и Таня загребали ногами со всей мочи, не понимая, куда бегут. В глаза лилась сплошная темнота. Шурка ухватил Бобку за шерстяной шарф, Таня Шурку – за свитер: только так они понимали, что бегут вместе. За спиной их настигал деревянный топот, от которого леденели колени и живот.