С великим высокомерием Нарваэс принял письмо Кортеса. Он его прочитал при всех, и тотчас посыпались недостойные шутки. Особенно отличался некий Сальватьерра, болтун и трус, несмотря на здоровенное телосложение; в угоду Нарваэсу он договорился до чертиков: нечего толковать с изменниками, не стоит читать и их писем, а взять их всех да перебить, а Кортеса еще поджарить, да разрубить и так далее. Но вот прибыл и священник Гевара со своими спутниками. Его обстоятельные сообщения были иного рода: Кортес — герой и верный слуга императора; государство Мотекусомы велико и обильно, всем там достаточно места, тем более что Кортес готов решить дело миром. Не этого ждал Нарваэс, а свое недовольство он выразил тем, что отдалил от себя своих посланцев. Совершенно иное впечатление зато получилось у сотоварищей Нарваэса: жадно вслушивались они в рассказы о богатстве и привольной жизни Кортесова войска, как там любой солдат играет на чистое золото, как это же золото лежит целыми кучами и тому подобное. Сильнее еще, конечно, действовали слова и подарки падре Ольмедо, и вскоре наиболее видные капитаны и солдаты горели желанием присоединиться к нашему предводителю.

Не молчал и аудитор Лукас Васкес де Айльон, особенно после получения письма от Кортеса и золотого его поклона. Он открыто говорил о вопиющей несправедливости — идти войной против столь заслуженных людей; и, нужно сказать, слова его падали на подготовленную почву, тем более что Нарваэс ни с кем не поделился подарками от Мотекусомы.

Нарваэс заметил растущее недовольство своих капитанов и солдат, и, считая аудитора ответственным за это, он не велел ни ему, ни его людям давать какие-либо припасы. Наконец, подстрекаемый Сальватьеррой и другими креатурами, он отважился арестовать аудитора, посадил его на корабль и отправил на Кубу. Впрочем, туда аудитор не прибыл, ибо не то задарил, не то застращал капитана, и тот высадил его на Санто Доминго, где Королевская Аудьенсия сейчас же энергично вступилась за него, считая обращение с ним оскорблением для себя; дело направлено было в Испанию, но всесильный президент Королевского Совета по делам Индий — епископ Бургоса дон Хуан Родригес де Фонсека, не давал ему ходу, тем более что был тогда уверен в торжестве Нарваэса и гибели Кортеса. Помимо аудитора были и другие жертвы. Некий Гонсало де Обланка, высокоученый, храбрый и весьма знатный, как-то откровенно заявил Нарваэсу, что все мы с Кортесом верные слуги короля, чего нельзя сказать о тех, что арестовывают аудиторов Королевской Аудьенсии. Нарваэс так и загорелся: Гонсало был закован в цепи, и это на него, человека тонкого и чувствительного, так сильно повлияло, что на четвертые сутки он скончался. Еще брошены были в тюрьму и два солдата за то, что «хорошо отозвались» о Кортесе, один из них, Санчо де Барахона, потом стал жителем Гватемалы. Впрочем, неистовство Нарваэса ему немало повредило. Несколько родных и друзей Лукаса Васкеса де Айльона, видя, что за ними особо наблюдают, и опасаясь расправы, оставили Нарваэса и перешли к Сандовалю, который, понятно, принял их с распростертыми объятиями.

Между тем Нарваэс, со всем своим войском, скарбом и артиллерией, двинулся в Семпоалу и в этом большом и многолюдном городе и осел. Перво-наперво он отнял здесь у толстого касика все его запасы хлопчатобумажной ткани, украшений и драгоценностей; затем он захватил всех тех индейских девушек, которые были нам переданы касиком, но которых мы не взяли с собой, так как не хотели их подвергать опасностям военного похода. Касик неоднократно жаловался, что ни Малинче, ни его люди ничего не брали насильно, что они были добрые teules [(божества)], но Нарваэс, Сальватьерра и прочие издевались над ним и над его преклонением пред «каким-то Кортесом».

Отсюда, из Семпоалы, Нарваэс отправил эскривано Алонсо де Мату с несколькими другими лицами в Мешико, чтоб передать нам копию его полномочий и приказ немедленного подчинения; потом Мата был арбалетчиком, а по прошествии времени — стал жителем Пуэблы. Кортес ежедневно получал самые точные донесения; знал он и о насилии над аудитором Королевской Аудьенсии, и о переходе к нам пяти видных лиц, и об общем недовольстве. Посему он, по своему обыкновению, собрал всех нас, и мы решили немедленно двинуться против Нарваэса, оставив в Мешико Педро де Альварадо сторожить Мотекусому. К счастью, из Тлашкалы только что прибыло множество индейцев с маисом — ибо в Мешико урожай был плох, — а также со значительным запасом живности и фруктов. Все это осталось у Альварадо. Стены нашего дворцового комплекса были укреплены дополнительно, снабжены бойницами, несколькими фальконетами и бронзовыми пушками. Оставлен был почти весь порох, за исключением самой необходимой его доли, 14 аркебузников, 8 арбалетчиков и 5 всадников, а всего, считая и самого Альварадо, 80 человек3 — в основном лица, считавшиеся сторонниками Диего Веласкеса. Мотекусома, конечно, не мог не заметить этих приготовлений, но долгое время он не заговаривал об этом с Кортесом и только раз, во время обычного утреннего посещения, не удержался и высказал приблизительно следующее: «Сеньор Малинче! Вот уже несколько дней, как ты и твои товарищи проявляете большую деятельность. Паж Ортегилья сообщил мне, что вы идете против своих братьев, только что прибывших морем, а для моей охраны оставляете здесь Тонатио. Скажи же мне толком, в чем дело; может быть, я смогу чем-либо помочь. Я опасаюсь, как бы с вами не случилось беды, ибо прибывших впятеро больше, нежели вас. К тому же они тоже считают себя христианами, почитают те же изображения и те же кресты, и также служат мессу, и заявляют, что они тоже подданные вашего короля и что вы, наоборот, беглые и преступники, за что они и хотят вас либо захватить, либо убить. Право, не знаю, что и думать! Ясно одно: вам очень и очень нужно быть настороже!»

Кортес, приняв беспечно-веселый вид, ответил, с помощью наших переводчиков — доньи Марины и Херонимо де Агиляра, что, зная его любовь к нам, он не хотел его огорчать до поры до времени. Теперь же он готов ответить Мотекусоме на все вопросы. Конечно, прибывшие — такие же христиане и слуги и вассалы нашего великого императора. Но первая ложь: что мы якобы бежали из земель нашего короля и сеньора; нет, он-то и послал нас, как мы неоднократно уже заявляли. Что же касается великого их числа, то беспокоиться нечего: как мы считаем, наш Сеньор Иисус Христос и Наша Сеньора Санта Мария дадут нам нужную силу, ибо те — злые люди и дело их злое, а посему пропащее. Наконец, у нашего императора так много разных королевств и сеньорий и так много всяких народов, что друг на друга они мало походят: мы из подлинной Старой Кастилии и называемся кастильцы, а те и их предводитель, что находятся в Семпоале, из отдаленной провинции, Бискайи, и называются бискайцы, где и говорят-то по-чудному, вроде как племя отоми4 около Мешико. Нечего, посему, за нас трепетать. Мы скоро справимся с незваными гостями и вернемся в столицу, и просьба к нему: помочь Тонатио, так они называли Педро де Альварадо, с 80 солдатами, следить, чтобы не было восстания и чтобы доставка провианта не прерывалась.

Дважды обнялись и облобызались Мотекусома и Кортес, причем ловкая донья Марина подсказывала, что повелителю Мешико приличествует высказать как можно больше печали по поводу разлуки с нами… Предлагал Мотекусома также 5000 отборных воинов, но Кортес, по понятным причинам, отказался и благодарил за столь великое расположение. А затем просил извинить его, ибо много еще осталось дел и хлопот. Оба еще раз дружески обнялись и затем расстались.