— Я люблю тебя.

Эти слова нельзя было удержать во рту и в душе. Они вылетели на свободу вместе с адреналином. Минута молчания и растерянное лицо Андрея дали понять, что взаимности я не дождусь. Никогда не видела Громова таким. Разве что в нашу первую ночь. Да, господин президент, я умею удивлять.

Он продолжал молчать, и я обязана была спасти нас обоих от жуткой неловкости, которая очень скоро могла превратиться в мой стыд.

— Ты не обязан ничего отвечать, — быстро проговорила я, растягивая губы в улыбке. — Ты, конечно, скажешь, что я маленькая и глупая. В моем возрасте легко перепутать настоящие чувства с влечением, помноженным на гормоны. У нас отличный секс, мы женаты, но…

Я забыла свою пламенную речь на середине, потому что муж смотрел на меня слишком ласково. Мне не нужно оправдываться.

Андрей кривовато улыбнулся и провел большим пальцем по моей щеке.

— Только в твоем возрасте и бывает настоящая любовь, принцесса, — проговорил он так печально, что я чуть не заревела.

Сглотнув ком, я быстро сообразила, что он точно уже не относит себя к тем, кто умеет любить. Значит ли это, что я так никогда и не услышу ответа?

Мне совсем не хотелось думать об этом и еще больше не хотелось портить фейерверк впечатлений.

Все уже сказано. Я не имею права жалеть и брать слова обратно. Нам придется с этим жить. Мне и ему.

Громов помог мне снят куртку для полета, положил на кресло и свою, пристегнул ремнями безопасности. Дрон тут же поднялся в небо и умчался обратно в сторону Москвы.

— Пойдем в салон, — позвал Андрей.

Я вложила свою ладонь в его, и мы пошагали к трапу. Нас встретили стюардессы, а пилот лично вышел поприветствовать.

— Дождемся Карину и можем отправляться, — распорядился Андрей после того как поздоровался со всеми, называя по именам. — Должны были доставить обед, Кать?

— Да, все готово, Андрей Михайлович. Я накрою в салоне или в кабинете?

— В салоне, пожалуйста. Думаю, Карина тоже голодна.

Девочки-проводники быстро накрыли стол, а мы также быстро поели, почти не разговаривая. Я старалась не смотреть на Громова и очень удивилась, когда он встал и спросил:

— Ты закончила?

— Да, — тихо ответила я.

— Кать, мы отдохнем немного. Дождитесь Карину и взлетайте.

Катя, конечно, согласилась. А я пошла за Андреем в кабинет. Он тянул меня за руку, ничего не объясняя. Андрей сел в кресло и пристроил меня на коленях. Я обняла его за шею, поражаясь, как привычно и естественно чувствую себя в его объятиях.

— Пожалуйста, Лизок, не грусти из-за меня.

Он говорил так нежно и вкрадчиво, а смотрел мне в самую душу. Я окончательно растаяла и тихонько пролепетала:

— Постараюсь.

— Мне очень хочется, чтобы ты меня любила. Это невероятно приятно. Оказывается.

— Бессовестный, поддразнила я его.

— Прости, что не могу ответить тебе сейчас.

«Сейчас» — это слово дало мне надежду. Может быть не сразу, но чуть позже Андрей сможет…

— Ты все еще ее любишь? — не смогла снова я держать язык за зубами.

— Марину? — уточнил муж.

Я кивнула.

Он отвернулся, чтобы посмотреть в окно и как будто уже взлетной полосе говорил:

— Не знаю. Весь мир встал с ног наголову, и я никак не могу начать мыслить вверх тормашками. — Он вернул мне взгляд и улыбнулся, как хулиган. — Я точно люблю Родину. А остальное — черт его знает.

Я фыркнула.

— Меня как Родину любить точно не надо.

Громов вздернул брови.

— Почему?

— Россию ты не трахаешь, все больше наряжаешь и воспитываешь. К черту такую любовь. Мне нравится секс и приключения. Платонические истории оставь рыцарям средневековья и импотентам.

Андрей рассмеялся. Капитан объявил о взлете, и муж мягко ссадил меня с колен, отправляя в кресло напротив. Мы пристегнулись, приготовились к подъему. Я с интересом рассматривала Андрея, который прикрыл глаза. Он мог наврать, что любит меня, мог ничего не говорить, мог игнорировать или оттолкнуть меня. Андрей может все, но всегда выбирает правильный путь. Каждый раз, когда я ставила его в тупик, он неизменно отвечал мне искренностью. Такого честного и правильного человека я никогда не встречала. Порядочный до мозга костей. Благородный душой и мыслями.

Как же мне хотелось сделать наш брак по расчёту настоящим. Хотелось быть с ним рядом не пять лет, а всю жизнь. Я хотела детей с его глазами и моим упрямством. Я хотела взять его себе целиком, раствориться в нем. У меня не было особенных талантов, кроме вредности. Да и не смогла бы я влюбить в себя Андрея, если бы научилась жонглировать или писать маслом, как Матис.

Единственное, что мне оставалось — быть собой и быть с Андреем. Острое предчувствие кольнуло сердце болью. Я почти физически ее ощутила. «Мы расстанемся», — подсказала интуиция. Не бывает счастья на вероломстве. Судьба — жестокая стерва. Она проворилась, что я выиграла, дала мне желаемое, но вместе с Москвой подарила мне любовь. Будет ли она счастливой?

Пока я копалась в себе, самолет набрал высоту и погасла лампочка «пристегнуть ремни». Я с удивлением обнаружила, что Андрей спит. В кресле. Стало жалко его. Представив, как он экстренно летел в Москву, жертвуя сном и нервами, стало еще и стыдно.

Решив быть хорошей женой, я встала, расстегнула ремни Андрея и тихонько похлопала его по колену.

— Андрюш, ложись в постель.

Он приоткрыл глаза, но они тут же снова закрылись. Я потянула его за руку, поднимая и одновременно ловко сняла пиджак. До кровати был один шаг, и Громов сделал его, осев кулем. Сидеть он тоже долго не стал, упал на постель. Его дыхание снова стало ровным. Андрей не проснулся, пока я раздевала его и укрывала одеялом. Это меньшее, что я могла сделать для уставшего по моей милости мужа. Отдохнувшему президенту будет проще спасать Россию.

— Спит, — сообщила я Карине, которая меланхолично доедала суп-пюре в общем салоне.

— Устал, — понимающе покивала она.

Глаза помощницы снова были красными. Я сидела тихо, как мышка, пытаясь не мешать ей есть и думать. Но полет обещал быть долгим, и у меня точно не хватит сил терпеть тишину рядом с загадочной и печальной Кариной.

Катя унесла посуду и подала чай с вареньем из смородины. Я сделала глоток и… не выдержала:

— Карин, у тебя проблемы? Ты такая грустная. Вчера была и сегодня тоже.

Она словно не слышала меня, продолжала смотреть на вазочку и пачкать ложку в красочной фиолетовой патоке. Я уже сто раз пожалела, что спросила и раз десять собиралась извиниться за свое любопытство, но не могла подобрать слов.