Червовую масть возглавлял Карл Великий, король франков, пиковую — древнееврейский царь Давид. Юлию Цезарю и Александру Македонскому были отданы бубновая и трефовая масти. Дамой червей выступала героиня библейской легенды Юдифь, а пиковой дамой — греческая богиня мудрости и войны Афина Паллада. Даме бубен неизвестный художник придали черты Рахили, героини библейской легенды о жизни Иакова. Кто был изображен в образе дамы треф, Сен-Жермен не понял. Скорее всего, это была одна из фавориток французского короля Людовика XV. В образе червового валета был запечатлен Этьен де Виньель, рыцарь времен Карла VII; пикового валета представлял благородный Ожье Датский; один из рыцарей Круглого стола, Гектор де Маре, стал бубновым валетом; и наконец, в валете треф граф узнал самого сэра Ланселота, главного рыцаря Круглого стола.

Когда Остерман возвратился, началась игра. Сен-Жермен поначалу был спокоен, но когда ему не пошла карта (чему он тайно поспособствовал; собственно говоря, ради этого граф и разглядывал свои карты, незаметно от окружающих ставя на них ногтем невидимые метки), то стал сильно волноваться и суетиться. В общем, он вел себя, как и должен был вести неудачливый игрок, проигрывающий большие суммы.

Граф настолько достоверно изображал азартного человека, для которого карточная игра является смыслом жизни, что собравшиеся вокруг ломберного стола зеваки даже начали ему сочувствовать. Но для Сен-Жермена было главным, чтобы в его игру поверил Остерман. А первый кабинет-министр поначалу был во власти подозрений, хотя и не мог понять, в чем они заключаются.

Игра закончилась, когда Остерман немного охрипшим от радости голосом воскликнул «Плие![68]». Граф достал носовой платок, вытер лицо и устало откинулся на спинку кресла.

— Ваше сиятельство, я пас, — сказал он сокрушенно. — Вам удивительно везет. Что ж, сегодня своенравная Фортуна не на моей стороне. Но в будущем я все же надеюсь на ее милости.

— Да, да, надеяться нужно… — рассеянно ответил Остерман, быстро подсчитывая в уме, сколько ему задолжал граф.

Но Сен-Жермен опередил первого кабинет-министра.

— Я должен вам тридцать тысяч, — сказал он, посмотрев на свои записи.

Собравшиеся тихо ахнули. Такие суммы не проигрывал даже граф Левенвольде. Что касается Остермана, то он почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Для содержания семьи ему постоянно не хватало денег, — хорошо, матушка-императрица иногда подбрасывала — поэтому столь крупный выигрыш был очень кстати.

Постепенно все разошлись, и Сан-Жермен остался наедине с Остерманом. Первый кабинет-министр давно догадался, что у графа есть к нему какое-то дело. Поначалу он хотел избежать объяснений, но под впечатлением такого знатного выигрыша сухая и прагматичная душа Остермана размягчилась, и он решил по возможности помочь графу, чтобы хоть как-то подсластить тому горечь от потери крупной суммы денег.

— Ваше сиятельство, я могу обратиться к вам с нижайшей просьбой? — спросил Сен-Жермен, который понял, что Остерман раскусил его замысел.

Правда, граф надеялся, что Остерман не заметил подвоха, когда он откровенно жульничал с картами…

— Ради бога, граф, какие проблемы? Я весь внимание.

— В данный момент я живу в герберге Петера Милле, — начал объясняться граф, хотя прекрасно знал, что Остерману это хорошо известно. — Жить в гостинице неуютно, неудобно и, если уж совсем откровенно, мне совсем не по чину. Там просто негде разместить моих слуг. Мне хотелось бы арендовать в Петербурге дом.

— Какие пустяки! — обрадовался Остерман. — Этот вопрос мы можем решить уже завтра. У вас есть что-нибудь на примете?

— Да, конечно. Дом казненного князя Сергея Долгорукова на Мойке. Он пустует и, насколько мне известно, только сама императрица и вы можете распорядиться его судьбой.

Остерман мгновенно поскучнел. В раздумье пожевав губами, — ему очень не хотелось отказывать графу — первый кабинет-министр ответил:

— Дом, конечно, хорош… Но он пока принадлежит семье князя. Государыня Анна Иоанновна еще не утвердила указ на проскрипцию, в котором проговариваются условия конфискации имущества князя Сергея Долгорукова. Правда, Долгоруковы в данный момент удалены из Петербурга…

— Тогда я буду платить за аренду не в казну, а наследникам князя. Это не суть важно. Как вы скажете, так и будет.

— Ладно, я подумаю. Дайте мне два дня. Но с этим домом связаны разные слухи…

— Какие именно?

— Говорят, что там поселилось привидение… — Остерман нагнулся к графу и уже шепотом уточнил: — Привидение казненного князя Сергея.

— Святая пятница! — Сен-Жермен рассмеялся. — Я так много путешествовал по разным странам, так много наслушался баек о разных суевериях, что неплохо бы лицезреть хоть одно. Буду вам весьма признателен за протекцию в этом вопросе.

Остерман, глядя на симпатичное и вообще приятное во всех отношениях лицо графа, тоже заулыбался. «Какой интересный и умный собеседник… — подумал первый кабинет-министр совершенно искренне. — Жаль, что он не русский подданный. Может все-таки попытаться привлечь его на дипломатическую службу? Даже если граф — шпион Людовика XV, с этой ситуацией можно было бы сотворить оригинальный кунштюк[69]. Дезинформация — один из главных столпов дипломатии…»

На том они и расстались. Спустя неделю — Остерман все-таки не отказал себе в удовольствии поводить рыбу, которая села на крючок, — к графу прибыл курьер, молодой подпоручик, и вручил ему ключи и охранную грамоту на временное владение домом князя Сергея Долгорукова с выплатой в казну соответствующих сумм. (Нужно отметить, что цена аренды была вполне сносной, если не сказать — мизерной. «Все-таки взятка, даже в такой завуалированной форме, как проигрыш в карты, — весело подумал Сен-Жермен, — большое подспорье во всех делах».) Но и здесь ловкий царедворец Остерман оказался верен себе — грамота была подписана не им, а императрицей. На всякий случай…

Переезд на новое место жительства много времени не занял. Теперь вместе с графом могли проживать и слуги, рассеянные по всему Петербургу, так как в герберге места было мало. Пришлось и Фанфану оставить полюбившуюся ему «Австерию», где он был свободен, как ветер.

Дом графу понравился. Он представлял собой городскую усадьбу в классическом стиле. Дом был просторным, двухэтажным, с монументальным шестиколонным ионическим портиком, боковыми корпусами и парадным двором, окруженным службами. Внутри он оказался немного мрачноватым, потому что узкие английские окна пропускали мало света, планировка залов и спальных помещений не отличалась гармонией, а камины и печки дымили даже с хорошо прочищенными трубами. Скорее всего, виной плохой тяги была частые туманы над Невой и то, что в доме давно не топили.