– Ты же слепа!

– А ты не можешь собирать души…

Нелти приступила к трапезе.

Еда была холодная: говяжий студень, остывшая овсяная каша, немного порезанных овощей, залитых маслом, черствый хлеб.

– Не найдется ли у тебя что-нибудь погорячее?

– На завтрак я сделаю яичницу.

– А если я не дождусь завтрака?

– Ты же не пойдешь в ночь?

– А почему бы нет? Я одинаково слепа и ночью, и днем.

– Ночные дороги вдвойне опасны.

– Думаешь, твоя харчевня надежное убежище?

– По крайней мере, здесь есть где спрятаться, если кто-то начнет ломиться в запертую дверь.

– И кто обычно ломится в твое заведение? Запоздавшие пьянчуги?

– Ты сама знаешь, собирательница, кого я имею в виду.

– Догадываюсь.

– Может быть, ты встречала их на своем пути.

– Не знаю… Ведь я ничего не вижу… – Нелти положила кусок студня на ладонь, протянула кошке: – Попробуй, Усь.

– Тебе нельзя идти дальше. Это слишком опасно.

– Дальше? А разве ты знаешь, куда я иду?

– Нет, но…

– Я иду к Кладбищу.

– И они тоже направляются туда…

Нелти откинулась на спинку стула, повернула лицо к собеседнику.

– Ты запугиваешь меня?

– Нет, предостерегаю.

– И ты можешь объяснить, что происходит?

– Нет. Но я…

– Так вот… – Нелти возвысила голос, перебивая трактирщика. – Я иду к тому, кто может все объяснить. А то, что ты хочешь мне сейчас сказать, я и так знаю. Поэтому помолчи и, пожалуйста, приготовь мне яичницу… – Она замолчала, понимая, что слова ее слишком грубы. Сказала, извиняясь:

– Каждый должен заниматься своим делом. Правильно я говорю?

Окен склонил голову:

– Хорошо… Яичница скоро будет готова.

– Оставь желтки целыми, – попросила Нелти, – и не прожаривай их. Если можно, добавь чуть-чуть лука.

Окен тяжело вздохнул, вспомнив, что его дети тоже любили такую яичницу. Захотелось оказаться в прошлом, и он представил, что вот сейчас ребятишки вбегут в дом с улицы, закричат: «Папа, папа, пестрая два яйца снесла!». Кинутся к нему, протянут свои ручонки и затребуют глазунью – на свином сале, с луком, с непрожаренными желтками. И жена будет ворчать на кухне, ругая его за потакание детским капризам, а потом поцелует украдкой…

Громко хлопнула входная дверь.

Окен вздрогнул, вдруг поверив, что мечтания его стали реальностью. Он неуверенно улыбнулся, обернулся смятенно.

«Папа, папа!..»

Три рослые фигуры шагнули через порог.

Он уже было двинулся к ним, но застыл, разом поняв, что это не его дети, что дверь не заперта, а на дворе уже вечер, и добрых гостей ждать не приходится.

Угли в очаге подернулись пеплом.

Три черные фигуры, встав у двери, озирались.

От них веяло холодом.

Они были одинаково одеты, они синхронно двигались, и у них были похожие голоса – тихие, невнятные, пугающие.

– Мы хотим есть, – сказали они нестройным хором, и у Окена мурашки побежали по спине.

– Ну вот, – пробормотала Нелти, подсаживая кошку на плечо, – я же говорила, что все будет, как раньше…

Клиентов прибавилось, но Окен не был рад этому обстоятельству. Он догадывался, что это за троица, хотя и не знал наверняка.

– У меня почти ничего нет, – сказал он, разводя руками, и думая лишь о том, как бы сейчас отсюда сбежать. – Я никого не ждал, извините меня… – Он слегка заикался.

Три темных гостя глянули на него. Глаза у них были тусклые, словно коркой льда покрытые.

– Принеси то, что имеется, – невозможно было понять, кто именно из троицы это произнес.

– Хорошо, – попятился Окен.

– И не выходи на улицу. Кое-кто там тоже хочет есть. И очень сильно…

Гости рассмеялись – будто зашипели.

Двигались они бесшумно и стремительно, словно летучие мыши. Не спросив разрешения у хозяина, они подвинули стол к очагу, сели возле самого огня, протянули к нему ноги, прищурились, глядя на мерцающие угли.

– Подкинь дров. У тебя холодно…

Нелти приподнялась:

– Пожалуй, мне пора идти.

– Никто не уйдет отсюда, – зло прошелестели три голоса. – Сиди на месте.

– Но я должна… – Нелти выбралась из-за стола.

Один из новоприбывших гостей вскочил, в один миг очутился возле собирательницы, ударил ее кулаком в живот:

– Сиди!

Нелти задохнулась, осела, скорчилась. Усь, соскочив на пол с плеча хозяйки, вздыбила загривок, выгнула спину, завыла утробно. Человек глянул на кошку, окрикнул Окена:

– Хозяин!

– Да? – Трактирщик собирался скрыться на кухне, и был не рад, что его остановили.

– Приготовь нам это животное.

– Как? – растерялся Окен.

– Как угодно. Зажарь или свари. И подай на стол.

– Но…

– Выполняй! Если сам не хочешь стать едой!

– Но как же… Я не могу… Это не моя кошка…

Нелти наконец-то сумела сделать вдох. Гул в ушах унялся, и она услышала:

– Прикончи эту шипящую тварь, трактирщик. Мы хотим свежего мяса.

Нелти схватилась за ножку стола, поднялась, распрямилась, дернула поводок. Усь вспрыгнула на ногу, взлетела на плечо, замерла у виска хозяйки, продолжая завывать.

Она была большой кошкой. У нее были острые когти и отменная реакция. В любой миг она могла броситься на врага, не считаясь ни с его размерами, ни с его силой, располосовать ему лицо, выдрать глаза…

Некромант, оскалившись, отступил на пару шагов.

Трактирщик Окен встал на его место.

– Что мне делать, собирательница? – прошептал он.

– Отойди, – сказала Нелти.

– Забери у нее тварь! – уже три злобных голоса приказывали трактирщику. – Размозжи башку о стол! Сдери шкуру! – Три черные фигуры стояли за его спиной, вперившись ледяными глазами в незрячие глаза Нелти – она чувствовала колючий холод их взглядов.

– Отойдите! – отчаянно выкрикнула собирательница, понимая, что оказалась в ловушке.

Некроманты забавлялись.

Они выбрали жертву, и теперь даже Усь не сумеет помочь.

Нелти выпустила тонкий поводок.