Нет ответа. Решив не настаивать, Вулф продолжил:

– В дверях стоит Арчи Гудвин, по левую руку от мистера Дигана сидит Сол Пензер. Они были друзьями и коллегами Джонни Кимса. Да и я сам хорошо его знал и высоко ценил. К сожалению, я не могу представить вам друзей и членов семьи Эллы Рейс. Впрочем, вы знали ее лучше, чем кто бы то ни было.

– На черта нам ваши разглагольствования?! – возмутился Джером Аркофф.

Вулф пропустил его слова мимо ушей.

– Миссис Ирвин, суть дела вот в чем. С мистером Диганом покончено. У меня в ящике стола лежит пачка документов. А у Дигана наверняка где-то припрятан ключ от сейфовой ячейки, которую он вынул из кармана убитого им Моллоя. Могу перечислить и другие пункты. Так, например, когда в прошлый вторник мистер Гудвин вышел из дому, за ним увязался какой-то человек. Этого человека будет несложно найти и выяснить, кто его нанял. Не побоюсь рискнуть своей репутацией, заявив, что нанял его мистер Диган. Теперь, когда мы знаем, что Диган убил тех четверых, улики будут расти как снежный ком. Отпечатки пальцев в квартире Делии Брандт, передвижения Дигана в среду, четверг и в воскресенье вечером, проверка бухгалтерских книг его организации. Не волнуйтесь, доказательства еще накроют нас лавиной.

– Чего вы от меня хотите? – Миссис Ирвин впервые открыла рот, с тех пор как Вулф назвал ее сообщницей убийцы.

– Я хочу, чтобы вы обдумали свое положение. Ваш муж советует вам молчать, но ему тоже не мешает хорошенько подумать. Вам определенно могут предъявить обвинение в соучастии в убийстве. Если вы полагаете, будто сможете и дальше отрицать, что Диган звонил вам третьего января, чтобы уговорить отказаться от похода в театр и предложить вместо себя миссис Моллой, то вы жестоко заблуждаетесь. Признание навредит вам лишь в том случае, если подразумевается, что вы тогда знали, зачем Дигану нужно было выманивать миссис Моллой из дому, или узнали об этом позже. Что отнюдь не столь однозначно. И скорее всего, невозможно, поскольку Диган вряд ли стал бы делиться с кем-нибудь планами совершить убийство. Однако он вполне мог сказать, что хочет поговорить с вами с глазу на глаз, попросив вас о свидании тем же вечером и как бы между прочим предложив кандидатуру миссис Моллой. Если это так, то с вашей стороны крайне неразумно и даже опасно хранить молчание, поскольку молчание может быть для вас чревато. Если Диган всего лишь искал возможности обсудить с вами какую-то личную тему…

– Все именно так и было! – громко заявила она.

Мистер Ирвин выпустил руку жены.

– Не валяй дурака, Том! – проворчал Джером Аркофф. – Это уже серьезно!

– Давай, Фанни! Выкладывай! – вторила ему Рита.

Фанни протянула обе руки мужу, и он нежно их сжал. Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Том, ты меня хорошо знаешь. Ты знаешь, что я вся твоя. Он только сказал, что хочет повидаться со мной, так как ему нужно сказать мне нечто очень важное. Он пришел к нам домой, но сейчас я все понимаю, потому что он пришел почти в десять вечера…

Диган потянулся к ней. Разумеется, скорее импульсивно, нежели с каким-то расчетом. Да и на что он мог рассчитывать, если сидевшие по обе стороны от него Сол с Пэрли не дремали! Даже если бы Диган смог добраться до Фанни Ирвин и прикончить ее, это вряд ли облегчило бы его участь. Как верно заметил Вулф, убив четверых, Диган превратился в маньяка, и, услышав, как миссис Ирвин вносит свой вклад в окончательный приговор, он отреагировал как настоящий маньяк.

Ирвин вскочил с места. Аркоффы и Кремер тоже. Альберт Фрейер потянулся к телефону на моем столе.

Слово взял Вулф:

– Инспектор Кремер, я закончил. На двенадцать минут раньше выделенного мне часа.

Лично меня не нужно было подгонять. Я открыл дверь в коридор и поднялся наверх сообщить обо всем миссис Моллой. Она заслужила радостную весть больше, чем кто-либо другой. А когда Фрейер наконец освободил телефон, я прямо из ее комнаты позвонил Лону Коэну из «Газетт», чтобы сообщить новости.

Несколько дней спустя в шесть вечера к нам заглянул Кремер и даже назвал меня Арчи, когда я впустил его в дом. Удобно расположившись в красном кожаном кресле и согласившись выпить пива, Кремер обменялся с Вулфом кое-какой информацией и мнениями, после чего заявил, не слишком агрессивно:

– Окружной прокурор желает знать, каким образом и где вы взяли ключ от камеры хранения. Я, со своей стороны, тоже не отказался бы узнать правду.

– Полагаю, что нет.

– Что значит ваше «нет»?

– Отказались бы. Это лишь приведет к пустой трате нервных клеток. Если окружной прокурор будет настаивать, я скажу, ключ прислали мне по почте и конверт был поврежден, а может, Арчи нашел его на улице. Ну и что он мне сделает? У него есть убийца, и этого убийцу поймали вы. Не уверен, что вы станете настаивать.

Он не стал.

Проблема гонорара, которую нужно было уладить, как только Питера Хейса выпустили на свободу, оказалась посложнее. Назвав Джеймсу Р. Херолду в минутном порыве раздражения сумму в пятьдесят тысяч долларов, Вулф намеревался держаться этой цифры уже до конца, но пятьдесят штук плюс расходы – явный перебор за неделю работы, тем более что доходность его бизнеса уже составила 80 процентов. Поэтому Вулф решил проблему очень аккуратно, сделав так, чтобы Херолд заплатил 16 666 долларов и 66 центов вдове Джонни Кимса и такую же сумму матери Эллы Рейс. В результате Вулфу досталось 16 666 долларов и 66 центов плюс деньги на расходы. И если после этого хоть кто-то посмеет назвать его скрягой, я плюну ему прямо в лицо. Ведь вместо 16 666 долларов и 67 центов он получил всего лишь 16 666 долларов и 66 центов. Ну а П. Х., выйдя из заключения, наконец согласился признать мать и отца своими родителями, хотя в свадебном объявлении в «Таймс» он значился как Питер Хейс, а «Таймс» никогда не ошибается.

Они поженились примерно через месяц после того, как Патрику Дигану вынесли приговор, осудив его за убийство первой степени. А пару недель спустя молодожены заглянули к нам с Вулфом. Если честно, я никогда бы не узнал в Питере Хейсе того парня, которого видел в унылый апрельский день через стальную решетку. Вид у него был вполне человеческий, да и вел он себя вполне по-человечески. Я всегда стараюсь быть справедливым, но при этом сохранять беспристрастность, поэтому должен признаться, что не получил особого удовольствия от общения с ним. Когда они встали, собравшись уходить, Сельма Хейс подошла к письменному столу Вулфа со словами, что просто обязана его поцеловать. Она, конечно, понимала, что Вулфу вовсе не нужны ее поцелуи, но иначе никак не могла.

Вулф решительно покачал головой:

– Нет, пожалуй, не стоит. Вам это не доставит особого удовольствия, да и мне тоже. Поцелуйте вместо меня мистера Гудвина. Что будет куда уместнее.

Меня не нужно было долго упрашивать. Она повернулась, и на секунду ей показалось, будто она вот-вот меня поцелует. Впрочем, и мне тоже. Но затем она зарделась и отпрянула, и я что-то сказал, не помню, что именно. У этой девушки явно была голова на плечах. Ведь, как ни крути, риск не всегда благородное дело.