высокой траве и вытащил очередное яйцо, потом еще одно. Питер машинально взял их и вдруг замер, уставившись на эр-лана. Тот смотрел на него снизу вверх, нежное лицо медленно заливал румянец, глаза блестели. Он выглядел сейчас так молодо, что казался ровесником Питера. Как и все деревенские, Фэлри ходил в простой белой рубашке и холщовых штанах – этот аскетичный наряд не только не портил, но даже подчеркивал его ослепительную красоту.

Рубашка сидела свободно, распахнутый ворот обнажал ключицы и верхнюю часть груди, словно выточенную из белоснежного мрамора. Загар практически не касался кожи эр-лана, и она оставалась такой же светлой и гладкой даже после целого дня на солнце. Золотые волосы, заплетенные в косу толщиной с морской канат, таинственно мерцали на фоне темной зелени.

Сильван недавно пошутил, что женщины в их деревне оклемались так быстро только потому, что изо дня в день наблюдали, как Фэлри ходит за водой к колодцу.

Они все смотрели друг на друга, пауза затягивалась, быстро становилась неуютной. Наконец Питер отвел глаза.

За месяц, прошедший со «спасательной операции», как называла ее Инза, и с того ночного поцелуя, они так и не поговорили по душам. Фэлри молча следовал за семьей Питера, словно как-то само собой разумелось, что они теперь вместе. Крис и Сильван, похоже, полностью разделяли эту уверенность.

Чего нельзя сказать о Питере.

Конечно, он был безумно рад, что Фэлри снова рядом. Но теперь, когда все закончилось и жизнь как будто начала постепенно входить в нормальное русло, он просто не знал, как снова подступиться к эр-лану. Как будто для сближения им требовалась какая-то угроза, стресс, Темный его знает, что еще – что-то, что прорвало бы барьер смущения и неловкости.

Порой Питер ловил на себе жгучие, откровенные взгляды, но Фэлри мгновенно отворачивался и делал вид, будто ничего не было. Вспоминались слова Инзы о том, что эр-лан тоже человек, а он, Питер, его только за ручку держит, пытая своим каждодневным присутствием и своей нерешительностью.

Но нерешительность здесь, к несчастью, имела место с обеих сторон, недаром они с Фэлри были так схожи.

Может, просто прийти к нему ночью, и все? Темнота, как говорит Инза, друг молодежи…

– Считаешь, она права? – с неожиданной резкостью спросил Питер – давно сдерживаемая, мучительная боль вырвалась наружу вместе со словами. – Ну, мама. Что так ко всему относится?

Фэлри отвел глаза и сорвал несколько травинок. Тонкие пальцы окрасились бледно-зеленым соком.

– Не знаю, права Крис или нет, но завидую ей.

– Завидуешь? – удивился Питер.

– Она одна из немногих, кто смог оставить все позади и жить дальше. Ты же видел, что происходит в деревне?

Питер кивнул. Увы, несмотря на прекрасные дома и настройщики, снимающие стресс, ситуация с выжившими оставляла желать лучшего. Несколько человек покончили с собой, и многие, подозревал Питер, последуют их примеру в ближайшее время. Кто-то просто молча сидел в домах, ничего не делал, ни с кем не общался, с трудом находя в себе силы есть и пить. Потерявшие семьи, дома, привычный уклад жизни, эти люди напоминали пересаженные растения, погибающие в непривычной для них почве.

– А ты? – напрямик спросил Питер. – Ты смог оставить все позади?

Фэлри поднял глаза – в их синей глубине, под тонкими белыми узорами, плескалась боль.

– Я… пытаюсь. Поэтому и говорю, что завидую твоей матери. Такие, как она, – кости этого мира. Не только вашего, Оморона тоже. Хотя в свете всего случившегося… думаю, теперь есть только один мир – наш общий.

Питер медленно кивнул. Поставил корзину для яиц, хотел выпрямиться, уперев руки в бока, но вовремя понял, что подобная поза не слишком подходит для доверительного разговора, и сел на теплую землю напротив эр-лана.

– И есть еще одно… – продолжил тот. – Я во всеуслышание отрекся от своей касты вообще и от клана Лэ в частности. И не знаю, чего теперь от них ждать.

Казалось, дуновение ледяного ветра из-под дома коснулось влажной спины Питера. Он поежился.

– Думаешь, они тебе как-то отомстят?

Золотые брови Фэлри сошлись на переносице, он потер ее пальцами, испачканными в травяном соке. На гладком, покрытом легкой испариной лбу осталась едва заметная полоса.

– Не знаю… не думаю. Никогда не слышал, чтобы эр-ланы опускались до мести. Но и такого, чтобы эр-лан отрекался, еще не бывало. Понятия не имею, как они отреагируют. Мы должны быть готовы ко всему, понимаешь? Ко всему.

Губы Фэлри слегка изогнулись, лицо вдруг приобрело беспомощное, виноватое выражение – казалось, он вот-вот начнет умолять Питера потерпеть еще немного, не прогонять такого дурацкого возлюбленного, от которого одни проблемы, позволить и дальше быть рядом.

В груди Питера словно что-то оборвалось от этого взгляда, любовь накатила мучительной волной; он протянул чуть дрогнувшую руку и аккуратно вытер испачканный лоб Фэлри… и вдруг словно мощный порыв ветра мягко ударил его в грудь и опрокинул на траву.

Вот только у ветра не могло быть таких жадных губ, таких горячих, нетерпеливых рук, такого тела – сильного, гибкого, преисполненного желания.

Инза была права – эр-ланы и впрямь умеют ждать лучше всех в этом мире и ждать терпеливо.

Но любому терпению рано или поздно приходит конец.

30

Год спустя

Солнце то проникало сквозь кроны, то пряталось за облаком, порывы ветра ерошили траву так, что она из зеленой становилась серой и наоборот, – словно кто-то водил рукой по бархату.

Питер и Фэлри шли по лесу, время от времени останавливались и обнимались; руки, холодные от росы, проникали под влажную одежду, запачканную травой и желтой пыльцой горчичных цветов.

– Да не торопись, – шептал Питер, хотя на самом деле был готов на все, лишь бы Фэлри не останавливался, – что отец подумает, если вернемся с пустыми руками?

Через час холщовые заплечные мешки наполнились доверху – к мягким, оранжевым волнам лисичек добавились пучки дикого щавеля, горсти черники и уже почти сошедшей на нет лесной земляники, бледно-розовой, нежной, как полураскрытые губы девушки.

Они все шли и шли, и вдруг впереди блеснуло голубое; кроны деревьев больше не мешали солнечным лучам изливаться на зеленую траву. Питер и Фэлри проскользнули между двух огромных, покрытых мхом валунов, и очутились на берегу озера.

Легкий ветерок охладил покрытые испариной лица. Питер с наслаждением вдохнул полной грудью и обнаружил, что Фэлри уже стащил сапоги и рубашку и быстро расплетает волосы.

– Ну что, ты идешь купаться или нет?

Питер кивнул, точно зачарованный, не в силах оторвать от него взгляд. Они были вместе уже целый год – год, который он почти не заметил; где-то там промелькнула слякотная осень, зима, на которую он обратил внимание лишь потому, что боялся, как бы Фэлри не простудился с непривычки, весна – они летали в Оморон любоваться цветением садов…

И все равно, глядя