— Миш, — говорю я, — ты похож на сапера, который боится ошибиться.

— Ага, а ты на грифа, который ждет добычу, — сказал он, сопя, и, аккуратно разворачивая «фитюлю», добавил: — Не бойся, не ошибусь.

Он взял со стола «беломорину», смешал на руке табак и траву и четкими движениями, не глядя на ладонь, начал забивать первый косяк.

Совместное курение марихуаны с Мишкой стало моей доброй питерской традицией. Познакомились мы с ним на просторах русского Интернета года три тому назад, встречаемся раз в полгода, практически не созваниваемся, предпочитая электронную переписку. Мишка работает в какой-то конторе, занимающейся связью, тестирует телефонные линии, серверы и прочую железную лабуду, в которой я ничего не понимаю. Пожалуй, он единственный из моих знакомых, общение с которым не строится вокруг обсуждения денег, баб, тусовки и бизнеса и лежит в плоскости духовных диалогов. Мне нравятся наши нечастые встречи, разговоры о глобальных проблемах человечества, исторических уроках, судьбах Родины, народа и всего такого, о чем можно говорить только с людьми, не стоящими насмерть на баррикадах своего материального благополучия. После подобных вечеров я несколько недель хожу с совершенно ясной головой. Будто верховный Системный Администратор очистил жесткий диск в моей голове от накопившегося там спама. Дурацких текстов, заметок, порнушных картинок и МР3-файлов с попсовой музыкой. И такая метаморфоза происходит со мной именно после посиделок с Мишкой. Если же я курю с другими знакомыми, то на следующее утро, кроме тумана и тупости, в сознании ничего не остается. Возможно, трава открывает духовные тоннели в моем мозге только в присутствии правильных людей, возможно, всему виной питерская атмосфера, но факт остается фактом: с Мишкой очень приятно общаться в таком состоянии.

— Ну что, Мишка, как жизнь твоя проистекает на Комариных болотах?

— Нормально проистекает. Как вода в Неве. Не хуже, чем у тебя в Рязани.

Мишка раскуривает косяк, и огонек «беломорины» скачет веселенькими бликами по стеклам его очков.

— Миш, ну почему ты Москву называешь Рязанью? Ты не любишь столицу нашей Родины?

— Не-а, не люблю. — И, сделав первый напас, передает мне папиросу. — А Рязань и есть. Девяносто процентов населения приехали из колхозов и перемешались с остатками ваших мещан. Получилась Большая Рязань. Вместо коров на улицах — стада джипов с быками внутри, в ресторанах — пастбища гламурных коз. В головах — деньги да карьеры. Странно, как вы еще церкви под клубы не используете. Там же акустика хорошая.

— Миш, ну че ты такой злой, у тебя случилось чего? Ой, травища у тебя замечательная какая. Класс просто!

— Из дедушкиного сада. Как там в этой рекламе? Ты когда-нибудь видел, внучок, чтобы я свою траву гадостью поливал? Хе-хе-хе. Устал я что-то сегодня. Начальник заставил выехать на один объект. В фирму, где даже не знают, как телефон в розетку вставить. Я там у них целый день сеть тестировал. Мрак!

— Да, тебе не позавидуешь, пашешь как конь, — смеюсь я, затягиваясь, и передаю косяк обратно.

— Ясный фиг, это не твоя работа. — Михаил ловким, отточенным годами движением подлечивает криво пошедший огонек. — Тусы да клубы одни. Странно, что в Москве за это еще и деньги платят.

— Миш, поверь мне, в Москве только за это и платят…

Мне уже хорошо, первая волна кайфа начала холодить мне лицо.

— Слушай, а мы сегодня нормально засели, у тебя завтра чего по расписанию?

— Да ничего особенного. Халтурка одна. — Мишка подснял с папиросы гильзу и скрутил кончик наподобие «козьей ножки». — Ко мне завтра матросы придут. Ну, из Нахимовского, я их так называю для простоты. — Он затянулся, сдул пепел и передал мне «пяточку». — Сервер чинить им буду. День проваландаюсь, получу пять копеек свои — и домой, к книжкам, — говорит Мишка.

— А зачем целый день-то тратить? — Я скуриваю остаток, и мне уже совсем хорошо, нега расплывается по всему телу, я потягиваюсь и проваливаюсь в глубину кресла… — Почини еще пару серверов, заработаешь еще пару копеек, в чем проблема-то?

— Да тут одна проблема, — машет он безнадежно рукой. — Денег нигде не платят. Приходишь на работу и понимаешь, что ишачить без толку, все равно много не заплатят. А они (начальники то есть) тоже понимают, что, сколько тебе ни заплати, ты все равно будешь работать через пень-колоду. И платят копейки поэтому.

Мишку, видно, тоже зацепило уже первой волной, его очки даже стали как-то больше блестеть, он наклонился чуть вперед.

— Но парадокс-то в том, что они-то не знают, что я знаю, что они не заплатят. Они думают, что я просто лентяй. А вот если бы они знали, что я про них знаю, то, может быть, и заплатили. — Глаза под его очками заискрились. — Сказали бы, мол, Михаил, мы вас понимаем, мы не такие, мы вас готовы ценить — вы только работайте. Вот тогда бы я подумал. Сечешь?

То ли трава взяла свое, то ли за те встречи с Мишкой я научился четко выделять из всего его словесного винегрета основную мысль, но просветление мгновенной вспышкой озарило мое сознание:

— Ага. Я понял, Миш. У вас тут у всех стандартная проблема. Прыщи — потому что не ебут. А не ебут, потому что прыщи. Замкнутый круг какой-то. Да?

— Ну, типа того, — согласно кивнул Мишка, но тут же поднял взгляд: — Ну что, после первой до второй перерывчик небольшой?!

— Да вообще никакого не должно быть. — Я с трудом вылез из глубин кресла. — Мишка, кстати, а почему ты в Москву не переезжаешь?

— Бездуховно там у вас, — сказал он, выдувая табак из папиросы. — Тут у нас Васильевский остров, Нева, духовность. А в Москве? Одни бутики да кабаки. И храм Христа Спасителя, похожий на силиконовый имплантат, который себе старухи миллионерши ставят в надежде лучше выглядеть. Но это им не помогает.

— Не понимаю я чего-то. Неужели все так плохо? — Я представил себе девицу в красном сарафане, с высоким кокошником на золотистых волосах и двумя храмами Спасителя вместо грудей. Красавица Москва постояла немного, смотря на меня как-то оценивающе, потом укоризненно отвернулась, уставившись, на витрину какого-то модного магазинчика. — А у вас чего, бутиков мало? Или кабаков?

— Ну… — вздыхает Мишка, выпуская клубы дыма, который мне почему-то кажется зеленым. — У нас места мало, — продолжает он свою мысль, — тут у нас на каждом доме мемориальная доска, и подпирает она собой некую высшую духовность. — Он затянулся еще раз, задержал дым, поднял руку с папиросой вверх и торжественно произнес: — Здесь жил Чайковский, тут писал «Хованщину» Мусоргский! — И выдохнув еще более зеленый клуб дыма, продолжая свою мысль, передал мне нашу «эстафетную палочку». — И следовательно, когда я стою у дома, где на первом этаже бутик, я думаю не о модных в этом году тряпках, а о ней, о духовности… — Он сделал многозначительную паузу и произнес: — Которую оставили этому дому в наследство его прежние жители.

— Ага, я знаю этот приемчик. — Я решил поддержать Мишкину глумливую нотку. — Им ваши риэлторы очень здорово пользуются. Например, когда они хотят продать тебе за триста тысяч гринов квартиру с ржавыми трубами и протекающими потолками. Только они, гады, ни о чем таком в объявлении не пишут. Зато жирным шрифтом выделяют, что в этой квартире жил Блок. Заманивают нас, простачков-москвичей. Это, Михаил, ловля щуки на живца называется, в виде исторического персонажа. Ты об этом? Это называется у вас духовностью?