Ксения тогда изумилась. Что произошло?

Началась красная линия — последовательная борьба, война с великой актрисой Ледневой, успевшей перейти дорогу и насолить слишком многим, чтобы было можно вычислить из их огромного количества главного пакостника.

Рецензии — все сплошь — стали отрицательными. Перестроились даже лизоблюды, которых и сама Ксения переваривала с трудом. Уж больно льстили. Но теперь… Что случилось?

— У каждого свой крест, — заявил Сашка. — Тебе выпал такой. Вот и неси его.

— Ольгин Максим на днях тест в Интернете откопал: «К какой вере — из основных мировых религий — вы тяготеете», — сказала Ксения. — Представьте, что вашу экспедицию занесло на дикий остров. Вас поймали дикари. Их больше, поэтому победить их или убежать невозможно. И они заявляют вам: нам нужен один из вас, чтобы принести его в жертву богу дождя. Дадите — мы вас отпустим. Не дадите — принесем в жертву всех. Кого вы им выдадите? Варианты ответов такие: «Сам пойду», «Отдам своего врага из экспедиции», «Отдам своего друга», «Отдам кого-нибудь случайного и мне почти незнакомого, к которому нет никаких чувств — ни положительных, ни отрицательных», «Бросим жребий. Уж на кого выпадет». Ты выбрал свой вариант? Теперь расшифровка. Если вы выбрали первый вариант — вы настоящий христианин. Если выбрали второй — вы тяготеете к принципам ислама. Вариант три — вы, по сути, буддист. Вариант четыре — наиболее подходящий для иудаиста. И наконец, вариант пятый — выбор неверующего человека. Честно, я выбрала именно его. А ты? Сашка помолчал.

— И-е… Я тоже. Интересно… Ясно одно — человек не может жить без веры. Если нет нормальной и естественной веры в Бога, она подменяется суевериями. Кто-то верит в Вангу, экстрасенсов, НЛО или йогу, кто-то — в могущество науки, технический прогресс и материальность происхождения мира, в Дарвина или Маркса, кто-то верит в себя, в свой разум. Я верил понемножку во все вышеперечисленное. Таков был когда-то обычный набор советской творческой интеллигенции, доставшийся мне по наследству от родителей. А ценность человека в итоге измеряется не той истиной, которой он владеет, а тем трудом, который он приложил для ее приобретения.

— Трудишься, приобретая? — Ксения закурила. Сашка серьезно кивнул:

— Тружусь… Никогда не подозревал, как это сложно и хорошо — трудиться над самим собой…

И вдруг прочитал с выражением:

Ксения подымила в потолок.

— Сам сочинил?

— Вау! He умею. Римма Казакова.

— Значит, ты считаешь, что я занимаюсь не своим делом?

— Только не это! — завопил Сашка. — Я в жизни такого не думал и не говорил! Просто это тоже заповедь. Изложенная стихами. Не религиозная, но правильная.

— А вот скажи мне… — Ксения стряхнула пепел. — Зачем обязательно нужна вера? Я ведь могу жить правильно и честно, совершать хорошие поступки, быть порядочным человеком. В конце концов, никого не убивать, не грабить, не обманывать. Разве наши поступки ничего не значат? Почему нельзя просто жить честно?

— А ты уверена, что это легко и просто? Куда легче угнетать, чем обуздывать, и проще давить на человека, чем вершить правосудие. А по вере и воздастся. Она — единственный критерий, а не поступки хорошего человека. Иначе их человек начинает мерить собой, пример тому — Печорин. Когда единственным критерием становится собственное «я». Знаешь, в чем разница между гуманизмом и православием? Мерила разные. У гуманизма основной критерий — человек, а у православия — человек как подобие Христу. Человеколюбивый при всех своих достоинствах не в силах заставить других быть такими. Справедливый может любить других, но не может заставить их любить и быть справедливыми. Что остается? Вера. Но ее одной недостаточно, ибо и бесы веруют и трепещут. Вера должна быть или зрячей, или умной, а для этого надо знать, как веровать, — иначе слепая вера не отличит ересь от истины и приведет к предательству. Христа ведь распяли не атеисты, а верующие люди. Даже лукавый выступает не против богословия вообще, а против богословия, открывающего истину. Как поживает твой недруг?

— Прекрасно поживает. Без вариантов… — пробурчала Ксения. — В зале уже меня пробуют освистывать. Ничего подобного раньше не наблюдалось. Он далеко пойдет.

— А может, она? — пробормотал Сашка. Ксения ударилась о его взгляд.

— Ты что-то знаешь? Подозреваешь кого?

— Только не это! Брякнул просто так. Одно знаю точно — этот человек очень силен и могуч. Может многое, что под силу далеко не каждому.

Знал ли, догадывался ли, подозревал ли Сашка, что Ксения ему, как писали в старинных романах, неверна? Ксению это не сильно заботило. Верность… Что это такое? Как порой далек от нее оказывался смысл тех или иных слов… Да она и не пыталась доискиваться до их сути. Слова разлетались в воздухе легкокрылыми пташками, не трогая никого и никого не касаясь, лишь тихий шорох крыльев… Думать так было привычно. Не касались… никого… никогда… слова… и поступки… тоже… никогда… никого…

А ведь она спрашивала у Сашки, можно ли судить по поступкам. Если они хорошие, нормальные. Он сказал, что нельзя. Нельзя… никогда… никого… судить… по поступкам… А как же еще судить? Они не критерий. А что же критерий?

Нет, философия была не ее стихия.

Как трудно жить на земле… А кто тебе обещал, что будет легко?…

— Зачем актерам ум? — однажды спросил Сашка. И сам ответил: — Он им вовсе ни к чему. Им нужны совсем другие данные. Я на днях читал, как один ваш великий сам — понимаешь, сам! — его даже никто не спрашивал об интиме, рассказывал, что он недавно проверялся, и у него все отлично с мужской сферой. Не импотент он и вполне в силах детишек молодой жене строгать.

— Грубо… — поморщилась Ксения.

— Зато правдиво! — И коньячные глаза в упор. Знал ли он… подозревал ли… догадывался ли… Как-то неожиданно сказал в пространство:

— Если жена нашла любовника, лучше всего ничего не предпринимать. Решительные меры в подобных обстоятельствах погоды не делают. Просто муж оказывается в роли отставленного стула, которому предпочли кресло.

— Это к чему? — полюбопытствовала Ксения. Старательно обошла его взглядом.

— А в речке крокодил… и вправду крокодил… — ответил Сашка.

И Ксения взбеленилась:

— Что ты талдычишь одно и то же?! Какие такие крокодилы?! Тебе не надоело?!

— А тебе? — спросил Сашка.

Она услышала Олега и вдруг заплакала. Хотя вообще была скупа на слезы — достаточно проливала их на сцене и на экране.

— Не плакай и не печаль бровей, — шепот в трубке. — Что-то дома? Я давно тебя не слышал… Но много слышал о тебе. Говорили, что все в порядке. Очевидно, так и есть, если судить по количеству рецензий.