Где-то в середине ноября мы с группой спецназа Управления исполнения наказаний по Питеру зачистили Долинское и Радужное. Работали по два разведчика и по два спеца. Помню, в одном доме я и Дима Робин не могли дверь сломать, нас спец подвинул и вышиб дверь.

В середине ноября 1999-го в части 22-й армии в Чечне приехала делегация из Нижнего Новгорода, в составе которой был и автор этой книги…

Из прессы:

Армия боится одного: приказа «Стой!»

Более четырехсот километров проехала по дорогам Чечни группа моральной поддержки во главе с начальником отдела воспитательной работы 22-й армии гвардии полковником Анатолием Киреевым и начальником Нижегородского гарнизонного Дома офицеров подполковником Анатолием Лашмановым. Группа, в составе которой была бригада артистов и журналистов, побывала во всех частях 22-й армии, доставила солдатам и офицерам гуманитарный груз, собранный нижегородцами, дала концерты в войсках. А 21 ноября наша разведка перехватила сообщение чеченского радио о гибели группы моральной поддержки из Нижнего Новгорода. Очевидно, противник, понимая ее значение для федеральных войск, запустил эту дезинформацию.

Моздок в тумане

… На вокзале Моздока сегодня одни патрули. Пассажиров практически нет. Движение по железной дороге на Гудермес открыто, но желающих путешествовать на поезде, впереди которого платформа с песком на случай подрыва пути, немного. А сразу за вокзалом бурлит обычная южная жизнь, работают магазины и киоски. Кстати, в Моздоке водка в киосках стоит дешевле пива – 10 рублей. На улицах много военных и милиции, поэтому преступности, рассказывают местные жители, они почти не чувствуют.

На станции, вопреки предположению, практически нет воинских эшелонов, хотя Моздок – главный перевалочный пункт грузов для оперативной группы войск «Запад». Стоит эшелон с трубами для строительства нефтепровода. По путям ходят молодые люди в штатском, но с армейской выправкой и с торчащими из карманов рациями. Когда туман рассеивается, на аэродроме неподалеку начинают гудеть самолеты.

– На двадцать шесть человек – три гранаты, патронов – на несколько минут боя, – пожаловался майор из Ростовского транспортного ОМОНа. – И склады пусты, ничего не обещают.

Дорога на Горагорское

Перегрузили из вагона в автомашины ящики и коробки с гуманитарным грузом для солдат 22-й армии, и колонна, в сопровождении БМП из разведбата и машины с зенитной установкой, двинулась в путь. Движение по дорогам Чечни разрешено до 15 часов и только колоннами, обязательно в сопровождении бронетехники, потому что опасность обстрелов остается.

Сразу же за Моздоком на шоссе в сторону Чечни через каждые несколько километров – блокпосты. Против ожидания, движения по дороге почти нет, не видно ни толп беженцев, ни возвращающихся домой. Омоновцы на блокпостах откровенно скучают. Лишь на мосту через Терек, за которым уже Чечня, некоторое оживление: проехал мальчик на ослике, да прошла в Чечню группа женщин с сумками. Через несколько километров догнали еще одну женщину, она брела по обочине на восток в туче пыли, но с российским флагом в руках.

На всем пути от Терека до Горагорского, первого крупного селения на западе Чечни, ни одного признака былых боев или тем более жарких сражений. На шоссейной дороге и по обочинам – ни одной воронки от бомб, снарядов или фугасов. Объясняется это просто: маневр российских войск, вышедших в начале операции на Терский хребет с севера, а потом с запада двинувшихся с территории Ингушетии в Чечню, был столь стремительным и неожиданным для противника, что на этом направлении он сначала практически не оказывал сопротивления.

В селе Горагорском следов боев тоже не видно, да и в целом картина запустения и хозяйственной разрухи оказалась не больше, чем, например, весной в селах Лукояновского района. На улицах села – группы молодых мужчин, вышли из домов погреться на солнышке. Нашу колонну провожают, явно считая в ней глазами количество автомашин.

«Продается дом» – написано на фанерном щите. Интересно бы посмотреть на пожелавшего купить здесь жилье.

Единственный след боев – большая дыра от противотанкового снаряда на нефтяном баке. Выстрел сделан со стороны Грозного. Пошли за бак по малой нужде, но остановил возникший как из-под земли омоновец:

– Куда?

Услышав ответ, равнодушно сказал:

– Идите. Но там заминировано.

«Аппетит» сразу пропал.

Все ближе Грозный. Вдоль дороги – столбы с давно оборванными проводами, но все поля, в отличие от многих российских, на удивление, вспаханы. Видны стада коров и овец. На холме – памятник погибшим в Великую Отечественную, изрешечен пулеметным огнем. У дороги стоит «Беларусь», крыша вмята в сиденье, словно на трактор наступил Кинг-Конг. В небе над головой то и дело проносятся пары изящных штурмовиков – на Грозный. Ветер сменил направление, и на сказочной красоты белоснежные горы Кавказа на горизонте летит черный дым от горящих в нескольких местах нефтяных скважин. На проселочной дороге, прямо в колее, лежит вмерзшая в грязь убитая телушка. Машины ее аккуратно объезжают. Неподалеку еще две-три убитых коровы с вздувшимися животами.

Горе побежденным

«23 сентября. Классера болх» – написано детской рукой на доске в одном из классов Керла-юртовской средней школы. В этот день здесь был последний урок. Потом начались бомбежки российской авиации, и детей увезли в Ингушетию.

Чувствуется, что классы к новому учебному году были отремонтированы – стены и полы покрашены. Но сейчас парты сдвинуты в кучу, в выбитом окне стволом на Грозный стоит станковый гранатомет «Пламя». В классах расположился отряд спецназа. Рядом со школой стоит танк, трое солдат – один из них явно азиат – копают окоп, что-то рассказывая друг другу. Вокруг школы выкопана траншея, часть ее укрыта большим красным одеялом, наверняка трофейным. У огневой точки, сложенной из мешков с песком, стоит принесенное из учительской школы дорогое кресло, чтобы спецназовцу было удобнее вести наблюдение.

В коридоре школы разбросаны учебники – русского языка, физики, «Советского права», классные журналы. Валяется книга «Живые и мертвые» Константина Симонова. Кто-то из солдат нечаянно – хочется так думать, – пробегая по коридору, наступил на книгу «Где-то гремит война» Виктора Астафьева. Интересно, о чем вздохнул бы писатель, если бы посмотрел из сибирской дали на свою книжку с отпечатком сапога русского солдата на обложке…

Целый ворох табелей успеваемости на тетрадных листочках. У Залавди Дударовой в табеле – одни пятерки, в том числе и по русскому языку, у Хазам Воздиевой – в основном тройки. По музыке и физкультуре у девочки были четверки. Где-то сейчас эти дети… Но им лучше не видеть, какой стала их родная школа.

У школьной калитки – группа местных жителей. Старик в высокой бараньей папахе и с десяток женщин. Все худые, похожи на цыганок. Пришли отмечаться к коменданту, командиру отряда спецназа. Зачем надо отмечаться – сами еще не понимают. В лучшие времена в Керла-Юрте проживало триста семей, сейчас, вместе с вернувшимися беженцами, около 60 человек. Детей нет совсем. Женщины неохотно вступают в разговор, тем более что рядом стояла группа солдат из Кантемировской дивизии, а я был в военной форме: «Вы все равно напишете так, как это надо русским!» Но постепенно лед взаимного недоверия подтаял, и женщины начали откровенно ругать армию и спецназ за поведение во время боев и зачисток.