и привез вам показать. Интересно, знаете ли, получилось. Вот посмотрите. Только отойдите немного в сторону.

Он отошел в угол кабинета, вытянул руку с коробочкой, что-то нажал, и — взжик-к-к! — коробочка сорвалась с его руки, с силой ударилась в противоположный угол кабинета. А в руках Полинова была… ровная коричневая поблескивающая трубка, сама собой развернувшаяся из улетевшей коробочки.

Григорий Григорьевич и Глеб Юрьевич, очевидно до моего прихода уже видевшие то, что только что продемонстрировал мне Полинов, смотрели на меня так победоносно, словно они, а не приехавший к нам конструктор придумал эту простую, но удивительно толковую штуку.

— Вот видите, все просто, удивительно просто, — проговорил гость, — но мне кажется, это должно вас заинтересовать. Ведь вопрос конструкции антенны, штанг каких-нибудь на спутниках…

— Да помилуйте, Юрий Степанович, это же здорово! — обычно сдержанный Глеб Юрьевич был воодушевлен. — Нашими достижениями по этой части хвалиться не приходиться.

Новая идея конструкции антенн, которые у нас стали называть «рулеточными», нашла самое широкое применение и используется вот уже третий десяток лет…

Как и в любом другом деле, были у нас и скептики. Например, некоторые сомневались в том, что по сигналам бортового радиопередатчика можно будет с нужной точностью определять траекторию полета ракеты. Сегодня это может вызвать ироническую улыбку, но тогда, в те годы… Все было первым, и не было опыта, на который можно сослаться. Скептики для того и скептики, чтобы сеять сомнения. Королев решил так: все должно быть чисто, чтобы комар носа не подточил, чтобы ни у кого не было никаких сомнений в том, куда и по какой траектории летит ракета. А раз так, то нужен был, так сказать, внешний авторитет, который бы со всей очевидностью подтвердил результаты радиоизмерений.

Вот если бы астрономы… Астрономы — это астрономическая точность. Это авторитетно. Этому любой скептик поверит! Сергей Павлович не один раз встречался в те дни с крупными авторитетными учеными, но, как выяснилось, ракета не могла на расстоянии 100–200 тысяч километров блеснуть звездочкой подходящей величины, чтобы ее могли увидеть наземные телескопы. Вот если бы ее яркость, тот солнечный свет, который отражает ее поверхность, усилить в несколько тысяч раз… Но как этого добиться?..

Нас выручила сама природа. Точнее, поиски аналогий в космосе. Кометы… Их газовые хвосты, несмотря на огромную разреженность вещества, светятся в солнечных лучах.

Вычисления показали: нужно сделать так, чтобы ракета выпустила облако паров натрия, которые очень интенсивно рассеивают солнечные лучи в желтой части спектра. Такое облако будет хорошо светиться, и его можно наблюдать в телескопы. Испарить достаточно всего около килограмма натрия, и будет искусственная комета в небе. Неплохая идея. Но идея, какой бы она ни была оригинальной и продуктивной, только идея. Такую «комету» надо было сделать, а до этого еще спроектировать, испытать.

К счастью, в жизни наряду со скептиками есть оптимисты и энтузиасты. Нашлись они и в одном из соседних конструкторских бюро. Были проведены эксперименты вначале «дома», в лаборатории, а потом на ракете при одном из вертикальных пусков.

Конструкция оказалась довольно простой: цилиндрический сосуд, внутри его термит и натрий, электрическое запальное устройство. Если термит поджечь, то он будет испарять натрий. Поджечь… А как? Поджечь на расстоянии 100 тысяч километров, и не когда-нибудь, а ночью: днем «комету» не увидишь, как не увидишь и звезд. Необходимо было какое-то включающее устройство, автомат. Первое, что пришло в голову, — часовой механизм. Опыт по этой части, правда не очень-то большой и, скажем прямо, не полностью нас удовлетворивший, был — на втором спутнике летал часовой механизм, включал и выключал передатчик. Но этот опыт показал, что в условиях невесомости применение часов — дело непростое.

Поехали мы с проектантами в один из научно-исследовательских институтов, занимавшихся «часовыми» проблемами. Нас душевно принял главный инженер. Но его настроение сразу стало портиться, как только была изложена суть наших желаний.

— Э-э, товарищи, это дело нелегкое! Наша техника — штука сложная. Ее так просто не возьмешь. Космическая ракета, говорите?.. Ракета… ракета… Да-а! — и он глубокомысленно умолк.

Молчали и мы. Несколько минут. Наконец главный инженер повернул голову в нашу сторону, склонил ее к левому плечу, прищурил глаз. Сигарета в уголке губ дымилась, казалось, сама по себе, этак равнодушно, независимо…

— Шестнадцать килограммов.

— Пуд?! — голос Глеба Юрьевича прозвучал так, словно он услышал нечто несусветное.

— Не пуд, а шестнадцать килограммов. Наша техника — вещь тонкая, современная. Все должно быть очень надежно.

— Надежность — безусловно. Но поймите и нас. Куда мы возьмем такой вес?

— В этом я вам помочь не могу. Шестнадцать килограммов. Ну, может быть, мы что-нибудь сумеем сэкономить, но малость, самую малость — граммы…

Обратно ехали расстроенными. Долго молчали.

— А что, если… — Глеб Юрьевич на минуту задумался. — Братцы, а что, если самим? И не часовой механизм, а электронный, а? Неужели наши электрики не сделают?

Такое автоматически включающее комету устройство было создано самостоятельно, без участия смежных организаций…

В конце концов окончательно определился состав всей аппаратуры, и своей и смежных организаций, в группе Глеба Юрьевича закончили компоновочные работы, провели все необходимые расчеты, в отделе Болдырева разработали чертежи, в цехах полным ходом пошло изготовление деталей, узлов, приборов, которые тут же отправлялись в цех главной сборки, к Владимиру Семеновичу Петрову.

И у «соседей» наших, ракетчиков, тоже нелегко та самая добавочная, третья ступень ракеты-носителя рождалась. И на основной ракете требовались доработки. Ведь теперь в ее носовой части вместо спутника должна была устанавливаться целая ракетная ступень. С чьей-то легкой руки ее назвали «Еленой». Луну древние греки именовали Селеной. А это созвучно. Так ли было, не знаю, не ручаюсь. Но наша третья ступень стала называться «Еленой», а сокращенно просто «Е». Блок «Е». Для этого блока наши специалисты вместе с коллективом конструкторского бюро Семена Ариевича Косберга создали ракетный двигатель, которого еще не знала ракетная техника. Он мог запускаться в вакууме и в невесомости, причем имел очень хорошие характеристики и по тяге, и по собственному весу.

За полгода все было сделано. Ракетчики готовились к своим испытаниям в ракетном цехе, мы — в своем, в космическом. Перед отправкой на космодром оставалось одно — совместные испытания. Установили мы свое творение на электрокар и тихонечко поехали по межцеховым улицам в ракетный цех: не везти же ракету в наш, космический. Приехали. Стали, помню, скромненько в уголочке, ждем своей очереди. Ребята наши, сборщики, посматривают по сторонам. Ракета — это интересно. Особенно если не ракета, а ракетища.

Наше творение куда меньше — всего около метра в диаметре.