– И что будем менять? – осведомляется Риса.

– Доверься мне, детка, – улыбается Одри. – Когда я закончу, ты станешь совершенно другим человеком!

• • •

Вся процедура занимает около двух часов. Риса опасается, что Одри сделает её блондинкой, однако мастерица лишь придаёт каштановым волосам девушки более светлый оттенок, мелирует их и добавляет лёгкий перманент.

– Многие полагают, что самый радикальный способ преобразиться – это выкрасить волосы в новый цвет, – разъясняет Одри. – Но это не так. Важна структура волос. Да, собственно, волосы не играют такой уж большой роли. Глаза – вот что главное. Большинство людей не отдают себе отчёта, что их узнают прежде всего по глазам.

И Одри предлагает Рисе сделать инъекцию пигмента.

– Не беспокойся, у меня есть сертификат. Я проделываю эту процедуру каждый день, и до сих пор никто не жаловался – кроме тех, кто жалуется всегда и по любому поводу.

Одри принимается судачить о своих постоянных клиентках из высшего общества и их странных предпочтениях: одним подавай фосфоресцирующие глаза того же цвета, что и ногти; другие требуют впрыснуть им такой чёрный-пречёрный пигмент, что кажется, будто радужки нет вовсе, а вместо неё – один сплошной зрачок. Голос Одри журчит ласково и оказывает почти такое же анестезирующее воздействие, как и то средство, которое она капает Рисе в глаза. Девушка расслабляется… и слишком поздно замечает, что Одри привязала её запястья к подлокотникам кресла, а голову закрепила на подголовнике. Риса впадает в панику.

– Что вы делаете? Пустите меня!

Но Одри лишь усмехается:

– Боюсь, детка, не получится. – Она поворачивается и берёт что-то – Риса не видит, что.

Только теперь до Рисы доходит, что Одри никогда и не думала помогать ей. Она собирается сдать её властям! Один звонок – и полиция тут как тут. Какая же Риса дура, что доверилась ей! Как можно быть такой слепой!

Одри возвращается к своей жертве, держа в руке жутковатого вида инструмент – что-то похожее на шприц, но не с одной, а с дюжиной игл, образующих маленький кружок.

– Если клиента не обездвижить, он может дёрнуться во время процедуры, даже неосознанно схватиться за инжектор и повредить роговицу. Так что я зафиксировала тебя ради твоей же безопасности.

Риса испускает дрожащий вздох облегчения. Одри думает, что девушку встревожил вид инжектора.

– Успокойся, дорогая. Капли, которые я закапала тебе в глаза, творят чудеса. Уверяю, ты ничего не почувствуешь.

Внезапно глаза Рисы наливаются слезами. Эта женщина и вправду помогает ей! Риса чувствует себя виноватой за свой приступ паранойи, и неважно, что Одри никогда не узнает о нём.

– Почему вы помогаете мне?

Одри отвечает не сразу. Она сосредоточенно делает впрыскивание, причём Риса даже не знает, какого цвета будут её глаза – мастерица лишь пообещала, что ей понравится. От Одри исходила такая уверенность, что девушка поверила. На одно мгновение Рисе чудится, что её разбирают, но она тут же гонит от себя это ощущение. В отличие от бесстрастных профессионалов-хирургов во всём существе Одри сквозит глубокое сочувствие.

– Я помогаю тебе, потому что это в моих силах, – говорит Одри, принимаясь за второй глаз. – И ещё из-за своего сына.

– Ваш сын… – Кажется, Риса догадывается. – Вы его…

– Отдала на разборку? Нет. Нет и ещё раз нет. Я полюбила его в то самое мгновение, когда обнаружила на своём пороге. Мне и в страшном сне не могло бы присниться отдать его на разборку.

– Он был подкидышем?

– Да. Его подкинули к моей двери в самой середине зимы. Слабенький, недоношенный. Вообще счастье, что он выжил. – Одри замолкает и наблюдает за действием пигмента, а затем принимается за наложение второго слоя. – В четырнадцать лет ему поставили диагноз – рак желудка, метастазы распространились на печень и поджелудочную железу.

– Какой ужас…

Одри отстраняется и снова взглядывает Рисе в глаза, но уже не затем, чтобы оценить результат своей работы.

– Деточка, я никогда не стала бы сама пользоваться органами разобранных. Но когда мне сказали, что сохранить жизнь моему сыну можно, только вынув все его внутренние органы и заменив их на здоровые, я не колебалась ни мгновения. «Делайте! – сказала я. – Немедленно в операционную и делайте! »

Риса слушает молча, понимая, что женщине необходимо исповедаться перед нею.

– Хочешь знать, почему разборка процветает, Риса Уорд? Вовсе не потому, что мы хотим органы для себя. Нет, это потому, что мы готовы на всё ради спасения своих детей. – Она ненадолго задумывается и печально смеётся. – Подумать только! Мы спокойно жертвуем нелюбимыми детьми ради любимых. И мы ещё называем себя цивилизованными людьми!

– В существовании разборки нет вашей вины, – говорит Риса.

– Неужели?

– Вы должны были спасти жизнь своему сыну. У вас не было выбора.

– Выбор всегда есть, – возражает Одри. – Просто любой иной выбор убил бы моего сына. Если бы существовала другая возможность, я бы обязательно воспользовалась ею. Но её не было.

Она освобождает руки и голову Рисы и отворачивается, чтобы промыть инструменты.

– Как бы там ни было, мой сын жив, учится в колледже, звонит мне по меньшей мере раз в неделю – в основном, чтобы попросить денег; но даже сама возможность этих звонков кажется мне чудом. Да, совесть будет грызть меня до конца моих дней, но это малая цена за то, чтобы мой сын продолжал ходить по этой земле.

Риса кивает. Разве может она винить мать за то, что она пошла на всё ради спасения сына?

– Ну вот, детка, – говорит Одри, разворачивая кресло, чтобы Риса могла взглянуть на себя в зеркало.

Не может быть. Эта девушка в зеркале – вовсе не она! Мягкие красновато-каштановые локоны подчёркнуты более светлыми прядями. А глаза! В наше время девушки вытворяют со своими глазами такое, что остаётся только диву даваться. Одри поступила иначе. Она придала карим глазам Рисы очень естественный, очень реалистичный зелёный цвет. Риса прекрасна.

– Ну, что я тебе говорила? – Одри горда своей работой. – Текстура для волос, цвет для глаз. Неотразимая комбинация!

– Это волшебно. Я перед вами в неоплатном долгу!

– Считай, что ты уже его погасила, – отвечает Одри. – Просто потому, что разрешила мне помочь тебе.

Риса любуется собой, как никогда в жизни не любовалась – на это у неё вечно не было времени. Она совершенно изменилась! Вот такое же преображение необходимо и этому сумасшедшему миру. Ах, если бы ей только знать, с какого конца взяться за дело! Она возвращается мыслями к проникновенной исповеди Одри. Когда-то медицина двигалась по пути излечения болезней; деньги, выделяемые на исследования, шли на поиски решения клинических проблем. А теперь исследователи, похоже, думают лишь об одном: как бы поизощрёнее использовать органы разобранных. НевроТкань вместо образования. Пересадка мускулов вместо тренировок. А ещё миру явился Кам. Неужели слова Роберты о том, что Кам провозвестник будущего – правда? И, наверно, не за горами время, когда обывателям захочется пересаживать себе множество органов от множества разных людей просто так, потому что это «последний писк» . Да, возможно, разборка сохраняется благодаря родителям, стремящимся любой ценой спасти своих детей. Но цветёт оно пышным цветом только из-за тщеславия тех, кто не хочет отстать от моды.