– Да ведь вы, Марина, на Таинстве венчания Богу давали обет послушания мужу. А вы на него жалуетесь. Женщины выходят за-муж, а не на-муж. Нехорошо.

Однажды, когда отец Артемий был в паломнической поездке с детьми из приходской воскресной школы, Марина, увидев на приходе замещающего его отца Марка, решила пожаловаться на мужа ему. К ее радости, отец Марк вызвал к себе Гену и наложил на него епитимью на три месяца.

– Не пить вина и не обижать жену! – прибавил священник.

На следующий день у Гены был день рожденья. Друзья пришли с подарками, но Гена был хмурым и неприветливым. В ответ на просьбы выпить с друзьями он отнекивался, говорил, что болит живот. Это был самый ужасный в его жизни день рожденья. Три месяца он нес епитимью, очень страдал от невозможности причаститься. В семье отношения стали натянутыми, все шло к разводу. В конце концов Геннадий и Марина решили пойти к отцу Артемию. Они стояли перед ним, и каждый обвинял супруга во всех смертных грехах. Батюшка долго слушал их, улыбался и шевелил неслышно губами (видимо, молился), а потом вдруг весело сказал:

– Благословляю тому первому мириться, кто в семье самый умный.

Гена и Марина помолчали. Потом Гена сказал:

– Я тебе все прощаю.

Марина сказала:

– А чего это ты – первый? Это я тебя прощаю!

Отец Артемий посмотрел на Марину строго и напомнил:

– Замуж, а не на-муж.

– Прости, – осеклась Марина.

Летом они съездили к мощам преподобного Александра Свирского, и ровно через год у них родился Никитка.

Рождественским постом Витя Шешуков поехал в Свято-Троицкую лавру к мощам преподобного Сергия Радонежского. С ним напросился его друг Сашка Петров. Когда они приехали в Сергиев Посад, Сашка вел себя как ребенок. Он обо всем расспрашивал, все было ему интересно. Он замолк, только когда они вступили под своды древнего Троицкого храма. Помолились преподобному Сергию. Сашка даже трижды приложился к мощам. Его просто распирало от радости.

– Слушай, – обратился он к Вите, – а о чем здесь молиться-то надо? Что говорить-то?

– Чего хочешь, об том и проси, – меланхолично заметил уставший Виктор.

Саша повернулся к раке преподобного, постоял, а потом, словно герой русской сказки, произнес:

– Преподобне отче Сергие, дай мне то, чего у меня нет, но что мне нужно.

Ровно через год в этот же день его жена родила ему сына. Вот радость-то была после двух дочек! Назвали, естественно, Сергеем.

Отец Марк отслужил у раки святителя молебен. Он очень устал сегодня, его измотала бесконечная езда по требам, он не выспался, потому что маленький сын кричал ночью – у него резались зубы. Он думал только о диване в ризничной – полежать и отдохнуть. Но ему еще предстояло пройти через храм, благословляя многочисленных старушек, которые, казалось, не исчезали отсюда никогда. Как назло, к нему подошла сухонькая старушка, естественно, с глупым вопросом:

– Как лучше попрощаться со святителем?

– Почему попрощаться?

– Видите ли, батюшка, у меня прогрессирует катаракта на обоих глазах. Операции не помогли. В течение этого месяца, по словам врачей, я должна совсем потерять зрение. Поэтому я прощаюсь со всем, что еще могу видеть. Как мне лучше помолиться святителю?

Отец Марк помолчал. Потом, не то чтобы из глубокой веры, а так, скорей по привычке, посоветовал бабушке:

– Вы прочитайте акафист да наберите маслица из лампадки у мощей. И каждый день мажьте глаза. Может, и поможет…

Вздохнул, отвернулся и пошел, он и правда очень устал в этот день. Уходя, он слышал, как внучок слепнущей бабушки стал звонко, но коряво читать акафист.

Через три недели он вошел в храм, и вдруг кто-то бросился к нему на шею: «Спасибо, спасибо, милый батюшка!» Он обнаружил рядом с собой плачущую от радости ту самую слепнущую бабушку.

– Спасибо, родненький, спаситель вы мой! Что бы я без вас делала! – восклицала бабушка.

– Да что случилось-то? – недоумевал отец Марк.

– Да как же? Ведь вы мне благословили мазать глаза маслицем от лампады у мощей святителя. Я стала мазать, и у меня вся катаракта пропала. Врачи отказываются верить! Спасибо, дорогой вы мой!

– Ничего, ничего. По вере вашей будет вам. Благодарите Господа, – ответил отец Марк и с особым воодушевлением направился служить молебен. Усталости как не бывало.

И всех их любил и любит Господь наш Иисус Христос, любит так, как не любили их матери, как они сами не умели любить себя. Ради них Он пришел на землю, стал Человеком, был распят и воскрес и пребывает во все дни, ныне и присно и во веки веков.

Друзья решили подвизаться оригинальным способом: сделать у себя в конторе домовый храм. Нарисовали иконостас, небольшой, с одними дьяконскими вратами, какие на Афоне бывают. И начали потихоньку своими грешными руками солею возводить. Пришел духовник-архимандрит, все по его телу вымеряли, чтобы здесь можно было земной поклончик положить, а здесь чтобы он с потиром не оступился, все по локтям с прикидкою до сантиметра мерили. Сплошная эргономика. Потом пришел покрупнее батюшка-протоиерей, стал эту эргономику корить, очень она тесная для крупных попов будет. Расширили. Престол делали у знакомых столяров. Привезли его, так батюшка-протоиерей лег на него и давай раскачиваться, заскрипел престол, зашатался, хоть батюшка совсем не аналойный еще был, вполне себе постник. Раскритиковал батюшка престол, говорит:

– Усиливайте все несущие конструкции раза в два, а то вот упадет, к примеру, поп в обморок – и прямо на престол, а он у вас хрупкий. Нет, втрое усиливайте.

Усилили, почти из цельного ствола вытесали, бомбой не проймешь. Тут и иконостас подоспел, ругались друзья, ругались с резчиками беспалыми, но свое получили. Вроде как неплохо. Надо иконы вставлять. Подобрали в альбомах самые красивые, живые, которые на них глядели. Сканировали и распечатали у знакомого полиграфыча, посадили на термоклей и сверху садолином матовым прошлись для прочности, чтоб не выгорали. Короче, получился не иконостас, а чистый мед, красиво и просто, по-евангельски. Да вот оробела братия, все своими грешными руками делали, иконы утюгом через детские пеленки приглаживали, лаком красили, морилку терли. Будет ли это все божественным? Одолели братию сомнения.

И к этому как раз времени приехал батюшка-протоиерей с инспекционным молебном, подготовиться к архиерееву освящению. Стали они молиться. Братия молится, да вздыхает: примет ли Бог их иконостас? Уж больно все на свой сердечный вкус сделано. А с протоиереем его маститая матушка приехала, да еще и хор с собой привезла, чтобы хоррору[49]навести и шик молебну придать. Стали петь да читать, все чин по чину, поминают «устроителей и жертвователей храма сего», а устроители ни живы ни мертвы – глядят, а в алтаре Ангел Господень стоит, яркий, как июльское облако. Матушка к ним лицом стоит, к иконостасу тылом и просит в богослужении участвовать, хотя бы читать пятидесятый псалом. Один было начал, семь слов сказал и замолчал.