Забавно, но с тех пор ценовая политика относительно одежды модных итальянских марок, в сущности, не изменилась. В свой прошлый приезд Глеб прошелся по Виа-Кондотти, давно превратившейся в современный аналог Vicus Tuscus и пестревшей вывесками «Армани», «Прада», «Труссарди» и прочими. К своему глубокому сожалению, рассмотрев ценники, Глеб обнаружил, что может себе позволить разве что брючный ремень, да и то с двукратной уценкой. Впрочем, в отличие от абсолютного большинства соотечественников он стремился в Италию вовсе не за модной одеждой. Ведь если у россиянина еще и был шанс прикоснуться к греческой истории у себя дома в Северном Причерноморье, то, для того чтобы припасть к истокам Рима, нужно было ехать сюда и только сюда. Что Глеб и делал при любой возможности.

На обратном пути, уже в двух шагах от скромного отеля, стоящего далеко за пределами старинной крепостной стены, Глеб наткнулся на посудную лавку, где приобрел очаровательный набор из миниатюрного подноса и двух крохотных керамических чашек, идеально подходящих для ристретто. Он уже давно искал нечто подобное, поскольку, будучи настоящим эстетом, не переносил вида этого «самого итальянского» кофе на дне демитассе, исконно предназначенной для стандартного эспрессо.

Покончив с покупками, Глеб решил еще немного пройтись в поисках симпатичной траттории, где можно было бы отобедать. Вскоре он набрел на премилую вывеску на дверях очередной забегаловки. Да, сюда точно стоит зайти. Скрупулезно изучив меню, Глеб заказал пол-литра разливного вина и фирменное предложение от шефа – пасту с кабанятиной. Жизнь сразу показалась прекрасной и удивительной.

Alla salute![4]– мысленно чокнулся сам с собой Глеб и очень пожалел, что ему не с кем разделить радость наслаждения моментом.

* * *

Ближе к вечеру, прихватив бутылку «Столичной», он постучался в дверь гостиничного номера, где остановился Ди Дженнаро. Ему открыла улыбающаяся незнакомка с бокалом в руке. Внутри стоял многоязыкий гвалт и запах разлившегося по столу спиртного. Интернациональная вечеринка была в самом разгаре.

Завидев Стольцева, дон Пьетро кинулся к нему и стиснул в железных объятиях. Глеб с удовлетворением отметил про себя, что, несмотря на продолжительность медвежьих ласк итальянца, он в очередной раз смог наглухо зашториться, избежав видений.

Ди Дженнаро был личностью чрезвычайно колоритной. Необыкновенно энергичный и моложавый, он в свои шестьдесят выглядел просто красавцем: короткие, вьющиеся волосы с благородной проседью на висках, нос с небольшой горбинкой, дочерна загорелое лицо с ярко-синими глазами и ослепительно-белые зубы – злые языки поговаривали, что искусственные. Картину довершали модные дизайнерские очки, которых в коллекции дона Пьетро насчитывалось по меньшей мере десятка три.

А главное, итальянец был настоящей звездой археологии, почетным членом бесчисленного множества академий и научных обществ. Впрочем, у Пьетро Ди Дженнаро имелись и свои слабости. В душе он был авантюристом похлеще Шлимана и мог не моргнув глазом подтасовать исторические факты для подтверждения своих научных теорий. А еще дон Пьетро очень не любил делиться славой с коллегами.

Ну а вне археологии итальянец слыл утонченным бонвиваном, отъявленным забиякой и неисправимым донжуаном. В редкие часы досуга во времена совместной экспедиции в Тоскане убежденный холостяк Ди Дженнаро наставлял своего младшего российского коллегу, как следует составлять расписание полевых работ, чтобы и дело сделать, и не одичать.

– Послушай, amico[5], – поучал он на смеси английского с итальянским в ту пору еще не женатого Глеба, – на каждом archaeological site[6]нужно завести не менее двух интрижек. Одну – с кем-то из участниц экспедиции, а другую – где-нибудь на стороне.

Помнится, сам Ди Дженнаро с этой задачей справился просто блестяще, основательно перевыполнив план. Впрочем, в то лето даже застенчивый Глеб и тот сподобился – правда, только в лагере, сведя дружбу со стажеркой из Польши. О том, чтобы завести шуры-муры с итальянкой, да еще из глубинки, он и не мечтал, зная о горячности местных мужчин и вековых традициях вендетты. А вот бесстрашного дона Пьетро это, похоже, совершенно не пугало. Ди Дженнаро, его неприлично юная пассия и Глеб с подружкой почти каждые выходные отправлялись к побережью отведать свежей рыбы и доброго вина, а потом нагишом резвились на пустынном песчаном пляже. Да, то была абсолютно лучшая экспедиция в жизни Глеба.

Он выпил предложенный ему бокал и, сославшись на усталость, отправился к себе в номер. Участвовать в «продолжении банкета» ему сегодня не хотелось. Прощаясь, Ди Дженнаро сказал:

– Compagno, у меня к тебе есть разговор. Не улетай, не переговорив со мной.

Дон Пьетро частенько обращался к Глебу этим интимно-левацким словом «товарищ».

* * *

Его выступление стояло в списке третьим, поэтому можно было не особенно торопиться, тем более что первый доклад был посвящен «исторической эволюции заглавных букв средневековой латыни» и должен был, по идее, погрузить в мертвецкий сон даже самых бодрых и любознательных.

Стольцев отправился в буфет и еще раз проглядел свои тезисы за чашкой эспрессо-романо, ароматизированного свеженатертой лимонной цедрой. Так, как в Италии, кофе вам не приготовят нигде. А уж эспрессо и подавно. Через полчаса Глеб отправился в зал – ждать своей очереди.

Доклад Глеба был посвящен попытке расшифровать одну надпись, не так давно найденную на этрусской вазе. Письменные источники донесли до наших дней более десяти тысяч слов этого непонятно откуда взявшегося языка, из которых к сегодняшнему дню удалось понять лишь чуть больше ста. Само собой, каждое новое разгаданное слово становилось событием – разумеется, при условии, что научное сообщество одобряло версию перевода. И хотя Стольцев не был чистым этрусскологом, он с удовольствием посвящал расшифровке этой письменности почти все свободное время. Свои гипотезы Глеб, как правило, строил на поиске языковых соответствий между латинскими, греческими и этрусскими надписями, обнаруженными на схожих по форме и предназначению предметах.

Когда из динамиков прозвучало его имя, Глеб с легким и даже приятным волнением отправился к трибуне, абсолютно уверенный в правильности своих выводов и результатов расшифровки. Он не мог дождаться момента, когда торжественно объявит о том, что отныне научному сообществу достоверно известно, как этруски когда-то называли небо.

* * *

По окончании симпозиума Ди Дженнаро закатил шумную вечеринку в ресторанчике с родной сицилийской кухней неподалеку от гостиницы. Надо отдать должное вкусу итальянца – место он выбрал наимилейшее. Как обычно, банкет проходил в излюбленном жанре «симпосия» – так древние греки называли организованные попойки, впоследствии давшие название научному форуму. Глеб еще во времена раскопок в Тоскане неоднократно принимал участие в этих почти ритуальных застольях.