задолго до революции. С наступлением Октября он стал на сторону большевиков и на последнем этапе Гражданской войны работал как военный комиссар института, пост которого он все еще занимал в 1921 году. Учитывая его социальную «физиономию», удачную карьеру при царском режиме, его позднее присоединение к большевикам (февраль 1920 года), а также тот факт, что он «происходит из мелкобуржуазной семьи», Раздобреев не мог чувствовать себя уверенным в благополучном исходе чистки. ЦК говорил о таких, как он, двойственно: «…особенно строги мы должны быть по отношению к служилому элементу (советским служащим), к выходцам из буржуазной интеллигенции, и полуинтеллигенции. Среди этого слоя процент таких, от которых надо во что бы то ни стало освободить нашу партию, особенно высок». В то же время добавлялось: «Само собою понятно, что и здесь мы не можем действовать огульно. Каждая организация и каждая ячейка найдут достаточно понимания и такта, чтобы действительно честных и преданных партии советских служащих и выходцев из буржуазной интеллигенции оставить в наших рядах». Отпустив вожжи в экономике, партия компенсировала свою гегемонию политически, заботясь о качестве своего состава. «Что касается вообще проверки членов нашей партии, – заметил Шкирятов, – то главная задача ее была не только в том, чтобы исключить жулика, который в нашу партию затесался, а самое важное – это было найти чуждый элемент, даже, может быть, честного человека, но человека, который ничего общего с нашей партией не имеет»[368].

«Разбор» Раздобреева занял почти целый вечер[369]. Бюро проделало много подготовительной работы, выискивая компромат и перепроверяя доносы. Вначале ректору задали ряд подготовленных заранее вопросов. Каждый из них имел целью вывести обсуждаемого на чистую воду и обращал внимание на неясности и противоречия в его автобиографии: «Каким путем, будучи сыном простого казака, [ты] попал в царское время в Министерство Путей Сообщения?» Первый же вопрос подразумевал, что ответчик кривил душой, пытаясь представить себя интеллигентом из народа. Без связей с буржуазией и аппаратом царского чиновничества сыну простого казака было невозможно попасть в министерство. Были все основания полагать, что «спец» привирает, что он вступал в тайные сношения с враждебным пролетариату классом.

Но Раздобреев не растерялся. В министерство он попал не из‐за связей, а благодаря выдающейся тяге к знанию и усердной работе на поприще учебы. И чтобы каждый мог понять, что он не голословен, ответчик привел доказательства и сослался на полученные стипендии и рекомендации: «В Министерство путей сообщения попал потому, что был профессорским стипендиатом Томского технологического института, и благодаря рекомендации Управления железных дорог получил доступ в Путейский институт».

«На какие средства вы учились за границей, кроме того, читая книги Маркса и Энгельса почему колебались при вступлении в партию?» Первый ответ не успокоил «чистильщиков», и они еще раз попытались подловить Раздобреева на непролетарском происхождении. Простой студент не мог беззаботно жить за границей. А если он был при деньгах, то, быть может, именно они лежали тяжким грузом у него на душе, не давая ей достигнуть света большевизма, несмотря на тщательную проработку литературы.

Но и здесь Раздобрееву было что ответить. Он не просто учился, еле сводя концы с концами, но мог назвать точные суммы, которые приходилось брать в долг: «За границей я бедствовал, денег у меня совершенно не было. Квартирная хозяйка дома не брала с меня за квартиру и [давала] в долг. Отец мой занял 900 рублей и выплачивал долг из жалования».

«Чистильщики» неоднократно подчеркивали важность сохранения старой интеллигенции. Только она могла выступить кадровым резервом в сферах, где требуется интеллектуальный труд. Да и нельзя было произвести новую интеллигенцию иначе как заставив ее учиться у старой. Но все-таки Раздобреев слыл карьеристом и приспособленцем. Многие опасались, что в партии он по утилитарным соображениям.

Поняв, что на сокрытии социального происхождения Раздобреева не подловить, «чистильщики» решили сосредоточиться на неясностях в развитии его политического сознания: «Вы говорите, что долго колебались… но теперь вы не колеблетесь в политике коммуниста?» Требовалось объяснить, откуда вдруг у ответчика взялась большевистская убежденность, если он так долго не мог определиться. Быть может, его убедила возможность урвать теплое местечко в госаппарате? «Ранее не вступал в партию потому, что Колчак был разбит. Деникин тоже, но вступил в партию при начале войны с Польшей, дабы не подумали, что я вступил только потому, что победила Советская власть. <…> Утверждаю, что положение Республики было не совсем обеспечено, потому и вступил в партию». Формулировка «не совсем обеспечено» звучала неубедительно, да и вступление в партию ничего не говорило о личных политических взглядах Раздобреева. Вопросы продолжились:

– Почему так поздно вошли в партию, т. е. вы ранее заграницей встречались с эмигрантами, читали произведения Маркса, Энгельса и других?

– Интересовался общественными вопросами с 1905 года. Работал в анархическом кружке. В Институте занимался научной работой и не встречался с товарищами, которые могли бы меня ввести в партию и познакомить с программой. Читал Маркса потому, что это учение лежит вообще в основе социалистических партий, а не только коммунистической. Нужно было понять идею коммунизма, потому и читал Маркса.

Подчеркивая, что погружение в марксизм отнюдь не означало знакомство с большевизмом, Раздобреев признавал, что его сознание в 1905 году было смутным. Но он не был меньшевиком или каким-то еще врагом большевиков. Описание себя как политически несознательного оставляло ответчику место для роста. Однако это не было единственным возможным толкованием.

Захарову, члену партбюро, тоже не понравилась фраза о «не совсем» обеспеченном положении советской власти во время польской кампании. По его мнению, Раздобреев вступил в партию как раз тогда, когда партия была в шаге от завоевания плацдарма для расширения революции на Запад, и случись это, закрепился бы Раздобреев в аппарате уже мировой, а не российской республики Советов. Захаров подозревал, что личные амбиции меньшевистского типа подвигли ответчика прикинуться большевиком: «В партию он вступил в то время, когда были разбиты все контрреволюционные силы. Красная Армия в то время победоносно наступала на Варшаву. Политически он был хорошо развит, так как еще раньше читал Маркса, Энгельса и других основоположников марксизма, но позднее вступление в партию наводит на грустные размышления».

Развеять сомнения Захарова можно было, доказав, что Раздобреев в институте трудился на благо революции, а не прохлаждался. Сделать же это было возможно, лишь углубившись в историю самого института. В самом начале революционных преобразований в Смоленской губернии Раздобреев был одним из тех, кто спас институт, который, как острили смоляне, «засыпает». Помог ему М. Н. Тухачевский, взявший вуз под свое