нулю, а быть может, их последнюю популяцию одолела болезнь. Возможно, мы никогда не узнаем истинную причину гибели последних неандертальцев, но мы должны понимать, что она не была причиной вымирания всех неандертальцев. В этой и в двух предыдущих главах мы говорили о том, что вымирание было длительным процессом истощения популяции, занимавшим тысячелетия.

В хрониках пещеры Горама есть нечто странное, что дает нам подсказку о том, что могло случиться с последними обитателями. Радиоуглеродный анализ углей от костров, для которых неандертальцы выбирали стратегические места в пещере, подсказал возраст очагов — 28–24 тысячи лет. Неандертальцы обычно разводили очаги у входа в пещеры, чтобы дым не заполнял сами пещеры. Но пещера Горама огромна, а ее своды возвышаются на тридцать метров, если не больше. Неандертальцы поместили свой очаг вглубь пещеры, не боясь удушья. Позади очага находилась большая комната, где они могли спать, защищенные огнем, закрывавшим проход от хищников. Похоже, они использовали одно и то же место долгое время, так как самые ранние датировки использования очага отсылают к 32 тысячам лет назад.

Рядом, на расстоянии не более метра, был найден другой очаг, но тот был сделан предками позднее 18,5 тысячи лет назад. После 100 тысяч лет, на протяжении которых пещера была занята, между двумя кострами был долгий период, когда она пустовала. Климатические данные, полученные благодаря морским кернам (пробам), взятым со дна Средиземного моря к востоку от Гибралтара, выявили период необычайно сурового климата, отмеченного холодом и засухой. Именно тогда пещера оставалась пустой[346]. На какое-то время европейская Африка превратилась в засохшую землю. Условия не были достаточно суровыми, чтобы вызвать вымирание растений и некоторых наиболее выносливых животных, но были достаточно плохими, чтобы довести до предела популяцию, и без того испытывавшую стресс, и помешать заселению новой[347].

Новые люди, которые в конце концов пришли сюда, были предками. Они принесли с собой новую солютрейскую метательную технику. По крайней мере здесь они не несут ответственности за все, что случилось с неандертальцами, ведь они никогда не встречались с ними. Предки рисовали оленей, оставляли отпечатки рук на стенах пещеры и изготавливали ожерелья из полированных и перфорированных зубов оленей и литторин[348]. И в этом заключается их отличие от неандертальцев. В остальном они, похоже, вели себя так же, ловили тех же животных в тех же количествах. Местоположение и доступные ресурсы во многом определяли то, что люди, будь то неандертальцы или предки, делали здесь, как, впрочем, и везде.

Носители солютрейской культуры прибыли в пещеру Горама с севера. Она стала последним местом в Европе, колонизированным предками перед началом последней ледниковой эпохи. Поскольку холода усиливались, многие популяции предков в Центральной Европе вымерли, и юг снова стал убежищем. В следующей главе мы рассмотрим, как эти предки распространились по всей Европе и откуда они пришли. Чтобы выяснить это, мы вернемся на северо-восток, в степи России и Средней Азии.

Глава восьмая

Один маленький шаг для человека…

Быстрые изменения окружающей среды, которые неандертальцы ощутили на себе по всей Евразии, коснулись и только что прибывших предков по обе стороны от среднеширотного горного пояса уже по крайней мере 50 тысяч лет назад. Мы видели в главе 6, как трудно различить создателей различных технологий, возникавших тут и там на этой обширной территории. Нам не удалось подтвердить присутствие предков где-либо к северу от этих гор ранее 36 тысяч лет назад. Возник спор относительно того, насколько «современными» были эти люди, поскольку, исходя из их телосложения, некоторые антропологи предположили, что предки могли свободно спариваться с неандертальцами.

Именно позднее 30 тысяч лет назад мы находим четкие и недвусмысленные следы предков на равнинах Европы и за их пределами[349]. Эти люди — потомки тех, кто вышел на равнины через Центральную Азию, — к тому времени уже приспособились к жизни в чуждой, безлесной местности. Им удалось разорвать связь с деревьями, которая была свойственна всем их предшественникам и на самом деле многим их современникам в других частях света. Мы могли бы привести примеры аналогичного разрыва связей с редколесьем и саванной среди других родственников этих равнинных евразийцев, например, в Австралии или некоторых частях Тропической Африки, однако «развод» был наиболее радикальным и полным в евразийской тундростепи.

Причина этого безоговорочного разрыва была связана с двумя экологическими особенностями северных регионов. С одной стороны, тундростепь изобиловала пищей для тех, кто мог найти способ ее добыть, а с другой — вода, выступавшая сдерживающим фактором в тропиках, здесь не так ограничивала перемещение людей. Здесь были большие стада оленей, степных зубров, лошадей и многих других крупных млекопитающих, которых мы встречали в предыдущих главах. Никому еще не удавалось задействовать этот ресурс нигде, кроме как на окраине обширного безлесного пейзажа — там охотники могли рассчитывать на некую форму укрытия для атаки из засады. Эти окраинные местообитания также позволяли охотиться среди деревьев, так что люди не зависели от непредсказуемых стад, которые приходили и уходили в зависимости от времени года. Живя на периферии открытых равнин и редколесий, они оказались в наиболее богатых экологическими ресурсами местах[350].

В главе 6 мы узнали, как постоянные изменения в среде обитания, которым подвергались эти окраинные популяции (среди которых могли быть предки, а также неандертальцы), расширяли границы их изобретательности. Но частые и быстрые изменения в ландшафте, происходившие с каждой климатической пертурбацией, заставляли их возвращаться к старым техникам, поэтому у них не было возможности полностью развить вновь приобретенные навыки. Вот пример, который поможет это понять.

Представьте себе группу людей. Они в течение двух поколений сталкивались с изменением ландшафта, в результате которого были утрачены все деревья. Еда там все еще была. Этих людей искушал вид северных оленей на открытых равнинах, но до стада еще нужно было добраться. Один умелец из группы изобрел легкое копье, которое можно было метать с расстояния. Теперь члены клана могли охотиться на ничего не подозревавших оленей. Однако чтобы убить животное, нужно много легких копий, поэтому они изобретали способы преследования и загона животных в направлении группы, поджидающей с копьями. Эта техника требовала групповой работы — того, чем они еще никогда не занимались.

И вот климат снова стал теплее, и деревья появились вновь. Северный олень ушел, а на смену ему явился лесной благородный олень. Эти животные не собирались в группы, как делали их северные сородичи. Легкие копья