Я поднимаю руку, привлекая к себе внимание.

– Ребята… мужики… Вот еще что. Мы будем сражаться плечом к плечу и, вероятно, тоже погибнем. Но я хочу, чтобы вы знали и еще кое-что. Сейчас – уже вторая моя встреча с вами. Честно, не знаю, как объяснить, чтобы вы поняли. Только я… мы… уже пережили одно расейняйское сражение. Тогда мы продержались на сутки дольше, чем было на самом деле. Ну, то есть, в моей настоящей истории. Хотя, хрен теперь разберет, что – на самом деле, а что – нет… Короче говоря, тогда у нас не было горючего, и мы не могли маневрировать, но все равно сумели продержаться дольше. Уничтожили нас только лишь авиацией. Но сейчас, когда мы уже все знаем наперед, мы можем продержаться и еще дольше! И главное, у нас есть шанс выбраться отсюда живыми. Я знаю, каждый из вас готов сложить голову за Родину, но, честное слово, для Родины будет куда лучше, если свои головы сложат враги!

Колька решительно поднялся, хлопнув себя ладонями по коленям.

– Ну, командир, давай тогда командуй. Сделаем все в лучшем виде. Чего конкретно-то нужно?..

Конец этого и почти весь следующий день мы, что называется, ни секунды не просидели без дела. Сначала, сверяясь с картой, долго выбирали подходящие позиции, максимально используя для этого складки местности и растительность. Ага, именно так: позиции. Во множественном числе. Поскольку теперь, имея горючее, мы вовсе не собирались стоять на одном месте, словно сорокапятитонный ДОТ, подставляясь под немецкие снаряды и авиабомбы. Нет, теперь мы станем маневрировать, менять позиции, что, несомненно, доставит наступающим немцам массу незабываемых минут. А вот подобраться к нам окажется сложновато. Знаете ли, окружные дороги пролегают среди болот. По крайней мере так говорили документы, которые я читала там, в своем времени…

Затем занялись подготовкой позиций, суть – отрыванием вручную достаточно глубоких капониров. Конечно, полностью скрыть высоченный танк они не могли, да этого и не требовалось. Главное, прикроют корпус и уязвимую ходовую. А башня? Башня выдержит, должна выдержать! По крайней мере пока не выкатят на прямую наводку свои проклятые зенитные «ахт-ахт»… С другой стороны, если и выкатят, мы ведь тоже на месте стоять не собирались! Три-пять выстрелов – и менять позицию. И снова…

Припомнив о своих прошлых просчетах, приказываю подчиненным отрыть окопы по флангам. Если установить в них снятые с КВ пулеметы, то нам никакая пехота не страшна! Троих вполне хватит для ведения огня, а остальные трое пускай отсекают немцев, благо патронов полно, да и гранаты в наличии имеются. И – тут же отменяю приказ, объявляя два часа отдыха. Люди буквально валятся с ног, гимнастерки почернели от пота – еще бы, с раннего утра работаем, как проклятые, все руки лопатами стерли. К слову, хорошо еще, что лопаты нашлись, две среди шанцевого инструмента нашего «Ворошилова» и еще одна в брошенной полуторке. Да и я тоже, если честно, только сейчас поняла, насколько устала…

Да и поесть не мешает, запасов, правда, маловато, только сухпай, но выбирать-то не из чего.

Ближе к ночи закончили рыть окопы. Не полного профиля, конечно, скорее, «удлиненные по фронту» индивидуальные ячейки, стоять в которых в полный рост невозможно, но на большее просто не хватило сил. Вспомнив о «Юнкерсах», решила, было, приказать вырыть еще с пару щелей для укрытия от авианалетов, но поняла, что на подобный подвиг никто из нас сегодня уже не способен. Да и как их в темноте копать? Не фары же включать, радуя немецких наблюдателей? Короче, спать…

– Командир, тут это? – Петраков звучно щелкает себя по шее. – С устатку, а? Заслужили ж мужики…

С трудом, но улавливаю смысл. Вот же, блин, чуть снова не протупила! А ведь жест-то, можно сказать, исторический…

– По сто граммов, не больше, – и добавляю, чуть подумав (иди знай, как отреагирует организм реципиента на сто грамм спирта – это ж почти стакан водки):

– Я первым в охранение, так что пить пока не буду. Сменит меня Янис. Затем остальные, и так до утра. Кто перепьет и не сможет проснуться, пеняйте на себя, наказывать буду по закону военного времени. Всем все ясно? Тогда отбой.

Утром мы таки вырыли две щели поодаль от танка, в каждую из которых, теоретически, могло поместиться по три человека. Проверять, правда, не стали, поскольку вернулся высланный на разведку механик:

– Все, командир, похоже, закончилось наше сидение. Немцы идут. Пока еще далеко, едва в бинокль разглядел, но идут. Что делать будем?

«Что делать?» Хороший вопрос, даже замечательный. Ленинский. Позиции занимать, что ж еще?

– В машину. Заводимся и идем на первую отметку. Все все помнят?

– Обижаете, товарищ майор.

– Сначала работаем всем экипажем, пехоту они сразу никак не подтянут. А уж потом, когда поближе подтянутся, прикрытие занимает ячейки и ждет. Себя никак не демаскировать, в бой без команды не вступать, стрелять только наверняка. Впрочем, думаю, до пехотной атаки у нас по-любому куча времени; зуб даю, поначалу они нас вовсе за тяжелую артбатарею примут…

Экипаж смеется, занимая места. Подошвы кирзачей гулко гремят по броне. Броне, которой предстоит защитить нас – или, возможно, изменить всю историю Великой войны. Мехвод запускает двигатель, и корма окутывается черным солярочным дымом. Медленно, чтобы не поднимать видимую издалека пыль, едем к первому капониру. Траки крошат подсохшую глину, покрываясь рыжим невесомым налетом. Не очень хорошо – когда начнем стрелять, вся эта пыль немедленно поднимется в воздух, запорашивая окуляры прицела и мешая наводчику. О, память реципиента, наконец, соизволила проснуться. Вот и хорошо.

Наспех маскируем танк срезанными еще вчера ветками, уже успевшими подсохнуть. Запас подобной маскировки имеется на каждой из позиций – не моя идея, заряжающего. Да и кусты неплохо прикрывают – стрелять не помешают, а от наблюдателя вполне грамотно скроют. Ну, вот, собственно, и все. Момент истины, так сказать. Украдкой разглядываю лица боевых товарищей, строгие, собранные…

Да, они и на самом деле пошли б до конца. И не важно, со мной или нет. И солярка тут ни при чем, и все эти отрытые нами капониры-ячейки-щели. Их судьба – Родину защищать. И защитить. Пусть даже и ценою собственной жизни. А моя судьба? Наверное, подороже разменять их… нет, НАШИ жизни. А вдруг да и выйдет, вдруг да и упадет на спину хрестоматийному верблюду лишняя соломинка, выпущенная нашей пушкой? И тогда…

– Глянь, командир. Идут, сволочи.

Я уже привычно приникаю к обрезиненному налобнику прицела. Ага, идут. Впереди разведка на мотоциклах, следом колонна грязно-серых грузовиков, дальше… понятие «дальше» напрочь теряется в густом шлейфе поднятой колесами пыли. Июль, а что вы хотели, господа фашисты? Это вам не автобан, это, знаете ли, совсем даже наоборот – обычный русский проселок! Ну, пусть не совсем русский, пусть «советский», но все одно проселок. Что ж, так даже и лучше. Разнесем головные и замыкающие машины и запалим кого-нибудь внутри этого пыльного облака. Хаос наверняка начнется, будь здоров. Кстати, а вот интересно, а где же танки? Странно… или так оно и было в нашей истории? Не помню, ох, не помню – в упор, что называется…