Кира не стала ее догонять.

За последние годы Кира видела много и горя, и подлости, и предательства. Но так противно, как сейчас, ей, пожалуй, не было никогда.

Девушка Вика за все свои несчастья возненавидела страну.

Кира тоже ненавидела весь белый свет. И за этой ненавистью не замечала, что есть люди, которые всегда ей помогут. Близкие люди, которых она оттолкнула.

Маша, например.

Кира тяжело поднялась, толкнула ногой маленький камешек, валявшийся около лавки. Камень откатился сантиметров на двадцать и замер.

Вики на улице уже не было. Кира спустилась в метро и поехала домой.

Анатолий Михайлович привыкал к двойной жизни. Лена давала ему чувство постоянной радости, и даже когда ее не было рядом, ему хотелось шутить и улыбаться.

Лена не была первой его любовницей, он и раньше, хотя и нечасто, изменял жене. Но в тех случаях он точно знал, что эти его связи – временные, и женщины, с которыми он был близок, ничего, в общем-то, для него не значили.

С Леной все было не так. Потерять Лену было так страшно, что он даже подумать об этом боялся. Он и не думал. Он слышал ее голос в телефонной трубке и радовался. Он обнимал ее и замирал от счастья.

Сегодня он смог вырваться с работы на несколько часов раньше обычного.

– Лен, я уже освободился, – доложил он, выходя из здания министерства, куда наведался просто так, поболтаться по коридорам, разведать обстановку.

Держать руку на пульсе было необходимо. В министерстве шли постоянные войны, власть попеременно переходила от одной группировки к другой, и следить за кадровыми изменениями было важнейшей задачей. Если он, конечно, не хотел, чтобы его предприятие в результате этих войн совсем погибло. А он этого не хотел.

– Я опять у сестры, – расстроилась Лена. – Что же ты раньше не предупредил?

Ехать до ее дома от дома сестры было не меньше часа.

– Сам не знал, – покаялся он и предложил: – Давай к сестре зайду. И вместе к тебе поедем.

Это было неправильно, он мог встретить на улице жену или дочь, но желание видеть Лену немедленно было нестерпимым.

Она опять возилась с цветами, опять ее руки были в перепачканных землей перчатках, и она отодвигала их в стороны, чтобы не испачкать Анатолия Михайловича.

– Нужно вызвать такси, – предложила Лена, но ему было жаль тратить время на дорогу.

Ему хотелось сидеть рядом с ней, и держать ее за руку, и смотреть на нее, а не на спину водителя. К тому же сейчас в городе самые пробки.

– Давай лучше в ресторан сходим, – предложил он.

Она не возражала, она смотрела на него восхищенными глазами, а потом потерлась губами об отросшую за день щетину. Он сунул руку ей в волосы, отодвинул голову, заглянул в глаза.

– У тебя неприятности?

Никто не заметил бы, что ей грустно. Только он один.

– Нет, – вздохнула она. – Все в порядке. Так… предчувствие какое-то нехорошее.

– Ты плохо себя чувствуешь? – насторожился он.

– Я чувствую себя отлично, – улыбнулась она. – Все хорошо, Толя.

В предчувствия Анатолий Михайлович не верил. Он поверил в них потом, через несколько дней.

Солнце припекало совсем по-летнему. Лена посмотрела на солнце, смешно наморщила нос, улыбнулась от удовольствия. Он воровато оглянулся и не удержался, чмокнул ее в волосы.

– Пойдем здесь, здесь короче, – потянула она его к проходу между соседними домами.

Он покорно пошел за ней. Вообще-то к метро и от метро он всегда ходил только по улице, не ища короткого пути в чужих дворах, как будто чужие дворы были некоей запретной территорией. Возможно, психолог определил бы у него какой-нибудь комплекс.

– Ты знаешь, что здесь жили Кира и Денис? – кивнула Лена на выкрашенный светлой краской тяжелый сталинский дом.

– Нет, – поморщился он. Ему не хотелось слышать ни о Кире, ни о Денисе.

Ему хотелось радоваться жизни, он заслужил это право.

– Я сюда тысячу раз прибегала разыскивать девчонок. Они почему-то всегда играли в этом дворе.

Он промолчал, покосился на расколотый, по-видимому, совсем недавно, тополь. От тополя была отломана добрая половина, излом ствола казался совсем свежим.

«Недавняя гроза», – понял Анатолий Михайлович. В Москве тогда поломало кучу деревьев. Кто-то даже погиб, кажется.

– Дениса убили во время грозы, – неожиданно сказала Лена. – Маша сама слышала, как полицейские это обсуждали.

– Лен, давай не будем о печальном, – попросил он.

– Давай, – улыбнулась она. – Прости.

Он давно не был в ресторане с Леной, и ему показалось, что время повернуло вспять и он помолодел на несколько лет.

Потом он пошел проводить ее до метро и опять не удержался и обнял ее прямо среди обтекавшей их толпы.

Домой он шел медленно и опять зачем-то прошел через двор, где жили раньше подруга дочери и ее брат. Маленький магазинчик «Фермерские продукты» смотрел во двор единственным окошком, а рядом курила полная дама в идиотском кокошнике на голове. Продавщица, наверное.

Машина Виктора Семеновича обогнала его, когда он только вышел из чужого двора.

– Садись, – открыл ему дверь Виктор.

– Спасибо, – Анатолий Михайлович плюхнулся на сиденье. Ему хотелось пройтись, но сосед мог обидеться.

– У нас шлагбаум собираются ставить, слышал? – покосился на него Виктор.

– Слышал, – кивнул Анатолий Михайлович. – Да что толку-то? Опять сломают.

Шлагбаум однажды уже ставили. Думали, что парковаться будут только свои, а на самом деле во дворе все равно торчали чужие машины, непонятно как проникающие на запретную территорию.

– Черт знает что! – возмущался Виктор.

– Охранника надо сажать.

– Так ему платить надо!

– А что делать?

– Нет, это черт знает что! Машину поставить невозможно! Чужие заезжают, а своим места нет. Я вон Альку твою в самую грозу видел! Помнишь, гроза была недели две назад? Деревьев еще кучу наломало. Так она шла под самым дождем. Машину надо ставить у подъезда, а не ходить к ней через весь квартал. А мы ходим, и в дождь, и в снег.

– Где ты ее видел в грозу? – равнодушно спросил Анатолий Михайлович. То есть надеялся, что спросил равнодушно.

– Да как раз у того дома, где тебя сейчас подцепил. А до ее дома ведь дольше, чем до нашего. Жалко, я на другой стороне улицы был. Пока развернулся, она уже ушла.

Анатолий Михайлович не сразу вызвал лифт. Зачем-то постоял, не нажимая кнопку вызова.

Он боялся себе признаться, что смущало его, когда он в последний раз смотрел на свое оружие. Его смущало неясное чувство, что из пистолета недавно стреляли.