Каблучки звонко постукивали по ступенькам. Алинка, думая о том, какие дела ей предстоит сделать сегодня, торопливо сбегала вниз. Зайти в аптеку — раз. Купить яиц — два. С досадой вспомнив сегодняшние события, она поморщилась. Забежать в «Школьник» и взять десяток тетрадок по двадцать четыре листа, нотную папку и…

Безумный запах первым достиг ее органов чувств. Она не просто уловила его обонятельными рецепторами, она услышала его ушами, ощутила пальцами, увидела глазами. Дверь подъезда была закрыта, но Алинка именно так осознала этот запах. Как животное чувствует опасность, даже когда спит. Всем телом, всем своим существом, всей своей тонкой организацией.

Дверь распахнулась, и Алинка чуть не грохнулась в обморок от неожиданности. Перед ней стояла во всем своем блистательном великолепии незнакомка. Она не решалась назвать ее соперницей. Ну какая там соперница? Алинка почувствовала себя жалкой плебейкой. И платье ее показалось ей смешным и нелепым. Как вчера, словно под лупой, голая и неуклюжая дурнушка…

— Ох, какая прелесть! — слащавым голоском произнесла девушка. За ее спиной стоял враз покрасневший и растерявшийся Витька.

Наверное, ему стыдно за меня, подумала Алинка и сама была готова провалиться под землю от смущения и неловкости.

— Проходи, не задерживайся, Инна. — Витька придерживал девушку за талию. Алинка даже не смогла рассмотреть его как следует. В первое же мгновение, ослепленная потрясающей красотой Инны, она растерялась настолько, что даже не посмела поднять опущенных век. У нее перехватило дыхание, и сердце, дернувшись со страшной силой, хлестануло в груди горячим потоком крови. Ладони вспотели, а ноги будто бы приросли к полу.

— Это твоя соседка? — игриво спросила Инна и, гордо подняв голову, прошла мимо. — У тебя прелестные соседки. Представляю, как тебе здесь весело живется. — Бросив последний взгляд на оторопевшую Алину, бесцеремонная нахалка взяла Витьку под руку.

Ничего не слыша, Алинка искусственно засмеялась и выбежала во двор. В каком-то неистовом наваждении она дошла до аптеки, купила лекарство, забежала в магазин за яйцами, по пути, уже перед самым закрытием на обеденный перерыв, нырнула в канцелярский отдел «Школьника» и с папкой под мышкой, с яйцами в металлической раскладной корзинке и лекарствами в пакете буквально полетела домой.

Перед ее глазами стояла Инна. Инна! Инна!!! Как набат, звучало это невыносимое имя. Добежав до подъезда и закрыв за собой дверь, она растерянно сунулась в отворившийся перед нею лифт и нос к носу столкнулась с Александром Тимофеевичем.

— Линушка, что с тобой? — Витькин папа взял ее за плечи и посмотрел в глаза. — С мамой?

Алинка отрицательно помотала головой, схватилась за рукав его рубашки и зажмурилась. Она открыла глаза, резко выдохнула и сказала:

— Все нормально.

— Ты уверена, что нормально? — спросил Александр Тимофеевич. Алинка, оглушенная биением собственного сердца, молчала, но глаза ее смотрели в глаза мужчины спокойно и прямо.

Александр Тимофеевич с улыбкой прикоснулся к ее волосам.

— Я извиняюсь, что не дождался твоего прихода. Зайди к нам за хлебом, ладно? Людмилы Ивановны нет, Виктор тоже ушел на тренировку, но там есть Инна.

Алинка напряглась. Она вся сжалась внутренне, но, собрав всю силу воли, приняла безразличный и непринужденный вид.

— Ты, наверное, в курсе, — Александр Тимофеевич еще раз осторожно прикоснулся к ее волосам. — У нас в гостях… Ну, в общем, ты понимаешь, это моя дочь.

— Дочь? — кровь отхлынула от щек Алинки. Она даже несколько попятилась от такой неожиданной новости.

— А… Жанна? — прошептала Алинка и замерла, совершенно сбитая с толку. Ну ладно, была бы Инна старше и Витьки, и Жанны. Но ведь она, судя по всему, где-то Витькиного возраста. Или даже моложе его. Получается, что…

— Я потом как-нибудь все тебе объясню, — Александр Тимофеевич рассмеялся. Алинка же почувствовала в себе такую теплую волну благодарности, что едва не расцеловала его.

Да наплевать ей, какие такие штормы сотрясали его личную жизнь. Ну — дочь, ну и что?

— Зайди, Инна знает, что один батон для тебя. — Александр Тимофеевич подмигнул ей, похлопал по плечу и, молодецки крякнув, направился к последнему лестничному пролету.

Вечером следующего дня у Алинки умерла мама, и вместе с ней в душе ее, словно в омуте, умерла музыка. Ни единого звука музыкальной гармонии не возникало в алинкином мозгу.

Лица людей, окружающих ее в те три дня, пока мама с тихим благостным светом на челе покоилась в ажурном кружеве тюли, растворялись в дымке кадила.

Только Витькино лицо, возникшее перед ней в первые, самые невыносимые минуты, когда боль утраты хлестанула по ее сознанию и чуть не свела с ума, держало Алинку у той грани, за которой наступает безумие.

— Поплачь, — предложил он тогда. И она, растерянно озираясь по сторонам, и не видя ничего вокруг себя, только лишь отражение своего лица в его зрачках, обрела истинное избавление от душившей ее муки в горьких слезах.

Маму похоронили, по русскому обычаю, спустя три дня после смерти. Бросили последний комок суглинка на черную креповую ленту. Водрузили на могилку тяжелую мраморную плиту с выбитой эпитафией от имени любящих ее родных и близких. Посадили в изголовье персиковое дерево, а вокруг плиты поставили низкую золоченую оградку, и семья Седых покинула этот маленький южный город, вырвавшись из его болезненных объятий и устремившись к самому сердцу рассыпающейся на глазах, дробящейся и агонизирующей от неимоверного напряжения необъятной Родины.

Со стука колес уносящегося вдаль поезда началась новая жизнь Алины Седых.

Осень постепенно входила в свои права. Было тепло и уютно. Подернутые золотой дымкой кроны деревьев медленно горели на нежарком солнце в ожидании первых холодов.

Неожиданно все изменилось. И случилось это как раз в тот день, когда Николай Иванович и Алинка должны были уезжать.

Еще с вечера стояла безоблачная ласковая теплынь. Утро же ворвалось в раскрытую форточку дождем и пронзительным, пахнущим прелью и дымом ветром.

Алинку обдало холодом. Она лежала под тонким одеяльцем, не упакованным в большой тюк, как это они сделали с остальными вещами, и зябко поеживалась. Обводя пустую, уставленную чемоданами и сумками, пакетами, корзинами и разнообразными коробками квартиру бессмысленным взглядом, она пыталась проглотить тягучий горько-соленый ком, застрявший в больном горле. Что-то там будет, думала Алинка, не в состоянии представить себе дальнейшую жизнь без мамы.

Последние дни она была сама не своя. Ей все чудились неторопливые мягкие мамины шаги по квартире. То и дело в маминой комнате тихо звенькал стакан, как тогда, когда Алинка оставляла у кровати легкие завтраки и уходила к себе заниматься учебой или музыкой. Она все время прислушивалась к звукам, доносящимся из-за стены, и от напряжения у нее сильно болела голова. Так сильно, что казалось, вот-вот лопнет, как спелый арбуз, и разлетится на части.