— Давай быстрее, — торопила мать.

Он трогал червей лопатой и перерубал некоторых надвое. Потом луна исчезла, начался мелкий дождь. Вода стекала по листьям и ветвям деревьев, по лицу матери.

Но теперь он вспомнил, что лицо ее было влажным еще до того, как начался дождь.

— Как только я встретила твоего отца, сразу поняла, что все время хочу быть рядом с ним.

— Я понимаю, про что ты.

— Если мы расставались на пять минут, я начинала по нему скучать. Мне казалось, он уже никогда не вернется. Казалось, я никогда не увижу его снова. А потом я успокоилась. Перестала так сильно переживать.

— Ясно.

— В ту ночь, когда его арестовали, он попросил принести ему стакан воды. Мы только что легли, я очень устала. Вымоталась донельзя. «Почему бы тебе не сходить за водой самому?» — сказала я. «В следующий раз», — ответил он, повернулся на бок и уснул.

Потом, когда его забрали, я думала только о том, что ему хочется пить.

«Теперь его долго будет мучить жажда», — думала я.

— Наверняка в полиции ему дали попить.

— Я должна была принести ему воды.

— Ты же не знала, что его арестуют.

— Даже сейчас в моих снах его мучает жажда.

Посреди ночи мальчик услышал какой-то звук. Словно кто-то ударил веревкой о жидкую грязь. Он выглянул в окно и в ярком лунном свете увидел, что его сестра прыгает через скакалку. На ней было желтое летнее платье. У нее были длинные тонкие ноги. Коленки шелушились. Лодыжки были покрыты ссадинами, оставленными песком, который днем и ночью наносил ветер. С такими некрасивыми ногами ей лучше ходить в брюках, подумал мальчик.

Он встал, вышел из комнаты и остановился в дверях барака. Сестра не замечала его и продолжала прыгать. Сначала на одной ноге, затем на другой, потом со скрещенными ногами. Наконец она зацепилась ногой о скакалку и споткнулась. Сердито топнула и отбросила ее прочь.

— Иди домой, — тихо сказал мальчик. — А то простудишься.

Сестра посмотрела на него.

— Ты давно здесь торчишь? — спросила она.

— Давно.

— Хорошо я прыгала?

— Хорошо. Я и не знал, что ты так здорово прыгаешь.

— Ничего не здорово. Мне даже крутить скакалку нельзя доверить.

Мальчик подошел к сестре, поднял скакалку и стал ее рассматривать. Скакалка была белая, истершаяся. Кусок старой бельевой веревки, который сестра срезала около прачечной. Мальчик представил себе белые паруса простыней, раздуваемых ветром.

— Пойдем домой, — повторил он.

— Не хочу.

Мальчик промолчал.

— Я плохо прыгаю.

— Ну и наплевать.

— Тебе наплевать, а мне нет.

Мальчик протянул сестре скакалку.

— Возьми, — сказал он.

Девочка взяла скакалку за один конец, а другой остался в руке брата, который медленно потащил ее в барак.

На следующее утро сестра мальчика проснулась в жару. Мать принесла консервную банку, наполненную водой, но девочка отказалась пить. Сказала, что не хочет. Что ей сейчас в рот ничего не лезет. Откинула одеяло и стала отдирать шелушащуюся кожу на колене. Мальчик схватил сестру за запястье.

— Не надо.

Тогда она отвернулась и стала смотреть в окно. Женщина в розовом халате, с ночным горшком в руках, прошла в сторону туалета.

— Где мы? — спросила девочка. — Куда подевались деревья? Что это за страна?

Потом она сказала, что видит отца. Он идет один по дороге.

— Он придет и заберет нас отсюда.

Девочка взглянула на свои часы и удивилась, что уже так поздно.

— Шесть часов, — сказала она. — Папа давно должен быть здесь.

В феврале в лагерь прибыла команда, набирающая волонтеров для службы в армии, и всем, кому уже исполнилось восемнадцать, предложили доказать свою лояльность, ответив на вопросы анкеты.

«Вы хотите служить в вооруженных силах США и готовы исполнить свой воинский долг, когда это потребуется?»

Мужчина, живущий в соседней комнате, ответил отрицательно, и его вместе с женой и матерью жены отправили в лагерь в Туле-Лейк, где находились все прочие сочувствующие неприятелю лица. На следующий год их репатриировали в Японию на военном корабле «Грипсхольм».

«Вы готовы принести присягу в безоговорочной верности Соединенным Штатам Америки и защищать Соединенные Штаты от нападения как внешних, так и внутренних врагов? Вы готовы отказаться от любых проявлений преданности и лояльности по отношению к японскому императору, а также любому другому иностранному правительству или организации?»

— Какая там преданность японскому императору? — пожала плечами мать мальчика.

Она сказала, ей не от чего отказываться. Она прожила в Америке почти двадцать лет. Но ей не хотелось создавать лишние проблемы. Как говорится, торчащие гвозди вытаскивают клещами. Не хотелось, чтобы ее обвинили в сочувствии к неприятелю. И репатриировали в Японию.

— Там у нас нет будущего. Вы родились здесь. Ваш отец здесь. Самое главное, мы должны оставаться вместе.

Она ответила утвердительно.

Они остались.

Лояльность. Сочувствие врагу. Преданность. Верность.

— Все это только слова, — сказала мать мальчика.

В ржавой банке из-под персикового компота проклюнулся желтый росток.

Мальчик несколько раз коснулся пальцем нежных желтых лепестков тюльпана.

— Глория, — прошептал он.

Уже наступил март, ночи больше не были такими холодными. Земля стала мягче, и скорпионы снова расплодились. Девочка разрыла землю под окном барака, но не нашла черепахи.

— Она ожила и уползла куда-то, — сказала она.

Саженцы ивовых деревьев не пережили зиму. Жизненные силы в них так и не проснулись. На тонких ветвях не появилось ни листочка. Девочка отломила прутик и пожевала.

— Деревца умерли, — сказала она.

Втайне мальчик обвинял в этом себя. Не надо было срывать тот лист, думал он.

Он снова начал подолгу гулять, но теперь в одиночестве, без сестры. Наблюдал, как по песку скользят темные тени туч. Горные вершины, видневшиеся вдали, все еще были покрыты снегом. Иногда ему случалось увидеть зайца или бродячую собаку, которая несла в зубах что-то темное и мохнатое. Он видел, как по сухим белым камням прыгают рогатые жабы. Греются на солнце ящерицы. Представлял, как далеко в пустыне одинокая черепаха медленно, но упорно бредет к тонкой голубой линии горизонта.

Бывали дни, когда после дождя воздух наполнялся терпким ароматом полыни. Тогда мать мальчика поднималась с койки, подходила к окну и вдыхала полной грудью.