Офелия мысленно согласилась с ней: если не считать Беренильду и сестер Арчибальда, те немногие аристократы, которых она здесь встретила, действительно выглядели неважно.

– А при Дворе только и разговоров, что о знаменательной сцене между вами и нашим монсеньором, – продолжала Кунигунда заговорщицким шепотом. – Похоже, вы ему приглянулись, голубка моя. Так что, когда вернетесь, будьте готовы к адским мукам.

Услышав эти слова, Офелия почувствовала, что письмо жжет ей руки. Она была готова спросить у Кунигунды, не она ли его написала, но ей помешал страшный грохот – один из носильщиков переусердствовал, схватив большой ковровый саквояж иллюзионистки и не заметив, что он не закрыт. Из него высыпалась на пол целая куча голубых песочных часов.

– Растяпа! – прошипела Кунигунда, опасливо озираясь. – Немедленно соберите все это! И не вздумайте прикарманить хоть одни из них!

Носильщик без конца извинялся, торопливо собирая часы и засовывая их в саквояж. Офелия не знала, чему больше дивиться – тому ли, что Кунигунда так всполошилась, или тому, что она оказалась владелицей всех этих часов. Для особы, решившей отдохнуть от иллюзий, это было по меньшей мере странно.

– Я понимаю, голубка моя, что подобная… э-э-э… коллекция может показаться вам несколько… э-э-э… сомнительной, но, уверяю вас, она имеет чисто профессиональное назначение. Голубые часы милой мадам Хильдегард составляют сильную конкуренцию моим иллюзиям. Вот я и решила, так сказать, ознакомиться с их действием. Ну, скоро вы их соберете? – нетерпеливо прикрикнула она на носильщика. И тут же ласково заворковала, обращаясь к Офелии: – Ах, голубка моя, в моих «Иллюзионах» дела идут из рук вон плохо. Какой-то критик обвинил меня в том, что тамошние иллюзии – низкопробный товар, представляете?

Офелия не понимала, почему Кунигунда так разоткровенничалась. С тех пор как девушка отвергла ее предложение в Парадизе, та неизменно обращалась с ней как со злейшим врагом.

– Я всё собрал, мадам, – объявил носильщик, на сей раз надежно закрывший саквояж. – Извольте следовать за мной, мадам, я провожу вас в номер.

– Умоляю, никому ни слова! – шепнула Кунигунда Офелии, многозначительно подмигивая. – Не то люди вообразят, будто я опустилась до того, что пользуюсь иллюзиями самой главной своей конкурентки.

Офелия кивнула. По правде говоря, она была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы интересоваться чужими. И, однако, невольно пожалела Кунигунду, глядя, как та тяжело взбирается по лестнице отеля под перезвон своих золоченых подвесок.

– Извините, я ищу госпожу Беренильду, – сказала девушка, вновь повернувшись к гостиничной стойке.

– Очень кстати, мадемуазель! – воскликнул портье. – Госпожа Беренильда только что спрашивала о вас. Она сейчас прогуливается с вашей сестрой, но обещала скоро вернуться и просила вас подождать ее здесь.

Офелия присела на один из довольно неудобных диванчиков тут же, в холле. Она гадала, с чего бы Беренильде так срочно понадобилось с ней переговорить. Увидев забытую кем-то газету, девушка начала ее просматривать. Это было всего лишь местное издание, далеко не такое престижное, как «Nibelungen», но Офелия надеялась хоть таким способом унять свое нетерпеливое беспокойство.

Однако миг спустя она изумленно раскрыла глаза, увидев между двумя светскими сплетнями фотографию Торна. Броский заголовок гласил:

Офелия пришла в полное недоумение. Почему Торн запретил ей рассказывать обо всем, связанном с Книгой, если он сам хвастается этим перед газетчиками? Какое счастье, что статейка не попалась на глаза никому из родных, иначе ее засыпали бы назойливыми вопросами…

И тут девушка вдруг увидела пышное пурпурное платье своей матери, которая вела оживленный разговор с Докладчицей Анимы. Офелия поспешно заслонилась газетой, повернув ее так, чтобы скрыть от них фотографию Торна.

– Вам следовало бы подчеркнуть этот возмутительный факт – отсутствие человека, который намерен стать моим зятем! – восклицала мать. – Через пять дней он собирается жениться на моей дочери, а сам исчез, свалив на нас все приготовления к свадьбе! Я просто не понимаю, куда мы попали!

– Успокойся, милая Софи, госпожа Беренильда объяснила нам, что это от него не зависит. У молодого человека важная работа, и я не вижу причин осуждать его за усердие.

Докладчицу нельзя было назвать пожилой дамой, но она разговаривала со всеми снисходительно, как с неразумными детьми. Вдобавок она считала своим долгом носить те же черные платья и очки в золотой оправе, что и Настоятельницы Анимы, хотя отнюдь не занимала такого высокого положения. Зато шляпа Докладчицы была единственной в своем роде – нечто вроде абажура, водруженного на круто завитые волосы и увенчанного флюгером в виде журавля, который постоянно вращался. Притом вращался не по воле ветра, а по собственному желанию, нацеливая длинный острый клюв на любой объект, достойный интереса хозяйки.

– Кстати, поговорим и об этой Беренильде! – воскликнула мать. – Она с первого дня пудрит нам мозги! Но меня не проведешь, я ей совершенно не доверяю.

– Однако нам тут оказали самый радушный прием, – возразила ей Докладчица, помахивая листком бумаги. – И это единственное, что я намерена сообщить Настоятельницам.

– Значит, только я одна и вижу все здешние козни?! – возмутилась мать Офелии, став такой же багровой, как ее платье. – Я уверена, что с моей дочерью тут плохо обращаются. А она такая слабенькая и такая скрытная! И вообще, предстоящий брак – чистейшее безумие! – сердито продолжала она, не отставая от Докладчицы, которая подошла к окошку телеграфиста. – С тех пор как я увидела этого неотесанного господина Торна, я изо всех сил сдерживалась и не протестовала. Но, может быть, теперь Настоятельницы могли бы пересмотреть свое решение, провести расследование или…