Домоправительница снова фыркнула:

– Сведения, конечно, интересуют всех! И конечно, это вопрос жизни и смерти! Но вряд ли то, что вы вломились без приглашения, понравится хозяевам дома. Вы хоть знаете, чей это дом?!

– Простите, сударыня, не знаю. Я просто потерял голову, сам не понимаю, что творю!

Гастон трагически воздел руки к небу, как всегда в трудных ситуациях проделывал его патрон – великий директор Гиро. И это сработало!

Домоправительница улыбнулась:

– Хорошо! Что не случается, все к лучшему. Вы пришли, и это хорошо.

Женщина наклонилась через перила лестницы к мажордому и приказала:

– Отведите месье в Черную приемную! Я сейчас подойду!

Мажордом скривился, будто у него заломило зубы, покряхтел, потоптался на месте, но ослушаться не посмел. Только вздохнул и махнул рукой:

– Прошу за мной!

Он вдруг закашлял и, прикрывая рот рукавом, прошептал:

– Уходите, месье, пока еще есть возможность! Это не вызовет подозрений. Я скажу, что вы передумали и вернулись искать русских в Париже.

– Но они поехали сюда! И та дама обещала мне помочь!

– Вряд ли, месье, она выполнит свое обещание! Те люди ушли в большой дворец!

Мажордом снова попытался подтолкнуть Гастона к двери. Но юноша был уже на взводе:

– Дайте же мне поговорить с этой дамой!

И он чуть не с кулаками бросился на мажордома. Тот увернулся и тяжело вздохнул:

– Как упряма современная молодежь! Что же, прошу за мной! Сюда, месье, в коридор налево. Сейчас будет лестница. Осторожно, ступеньки неудобны, еще со старых времен…

Лицо мажордома утеряло грозное выражение и стало почти жалостливым. Наконец, он вздохнул и повернул ручку в двери:

– Проходите, месье!

Гастон шагнул, и дверь гулко захлопнулась за его стеной. Юноша ахнул – приемная и впрямь была черной.

Стены, пол, потолок – все в черных коврах, занавесях, портьерах. А еще говорят, что безумцы-поэты обожаю отделывать свои комнаты этим романтическим цветом. Вот, пожалуйста, – в обычном загородном доме – все черное.

– Вы удивлены обстановкой, месье Гастон? – проговорил женский голос.

Юноша повернулся – домоправительница уже спустилась к нему. Вот только как она вошла? Видно, в комнате есть и другие двери, просто на черном их не видно.

– Удивлен, но не сильно, сударыня! – Поэт стиснул пальцы. – У каждого свои причуды.

Лицо домоправительницы тонуло в полумраке. Юноша никак не Мог понять, кого же она ему напоминает.

– Да, каждому свое, – глухо проговорила она. – Один пишет стихи, как вы, другой – музыку.

– О, я уже почти не пишу стихов! – горестно признался Гастон. – Несчастная любовь, понимаете… Вот об этом я и приехал поговорить с вашей гостьей. Помогите мне, умоляю!

– Что ж, прошу туда!

Дама взмахнула рукой, указывая направление. В стене приоткрылась дверь, и Гастон шагнул на свет.

В следующее мгновение он почувствовал, что пол накреняется, и сам он стремительно падает. Боже милостивый, как больно!

Но прежде чем боль лишила его чувств, Гастон вдруг осознал главное – рука! На запястье левой руки домоправительницы был такой же шрам, как у загадочной Несравненной! Так вот на кого похожа домоправительница – вернее, вот, кто она есть на самом деле – таинственная и жестокая Несравненная…

Версальский дворец, февраль 1876

Вечер, почти ночь

Виктор ворчал:

– Зачем тащиться во дворец ночью? Лучше пойдем завтра днем!

Но Соня уперлась:

– Наоборот – пойдем сейчас. Темно – нас никто не увидит. Забыл, что дворец закрыт для посетителей? Днем нам туда не попасть!

– Но к чему спешка?

– Ну пожалуйста! Я не могу больше ждать!

Девушка взглянула так жалобно, так умоляюще, что Грандов сдался. Ну кто же переспорит женщину?!

И вот они шагают за провожатым. Соня еле-еле поспевает за мужчинами и потому цепляется за руку Виктора.

Путь не простой. Сначала спустились в подвал дома гранд-маман и вышли в какой-то тайный ход. Видно, что им пользовались не слишком часто. Проход был длинным, но по мере отдаления от дома и приближения ко дворцу расширялся. Сначала шли полусогнувшись друг за другом – впереди провожатый, за ним девушка, а замыкал процессию Виктор. Но потом проход расширился настолько, что Соня смогла идти, взяв Виктора под руку.

Грандов внимательно оглядывался по сторонам, как будто старался запомнить дорогу, хотя запоминать было нечего: только вперед и вперед. И стены, и пол, и потолок были выложены плитами, но старый камень уже крошился, со стен капала вода, так что внизу частенько образовывались небольшие лужицы. Виктор подумал, что Соня начнет вздыхать и жаловаться на то, что ее башмачки, не приспособленные к таким походам, жмут, натирают и не выдерживают дороги. Но девушка только молча рвалась вперед. Глаза ее странно поблескивали в свете фонаря, который нес Шарль, слуга гранд-маман. Рука Сони, опирающаяся на руку Виктора, подрагивала, да и сама девушка была в каком-то странном напряжении. И Виктор вдруг понял – ее притягивает Версальский дворец!

И точно, едва, откинув тяжелую плиту, Шарль прошептал:

– Мы в подвалах восточного крыла!

Соня вздрогнула и побежала за Шарлем по лесенке, как собачонка, учуявшая дом.

– Сюда! – командовал Шарль. – Пройдем по внутренней лестнице и попадем на нижний уровень. Тут когда-то помещались прачечные и гладильные. Теперь еще раз вверх – и мы на жилых этажах.

– А где помещались фаворитки короля? – спросил Виктор, видя, как жадно Соня оглядывается вокруг.

Уж ей точно не терпится увидеть покои мадам Помпадур.

– Все пассии жили по-разному. Знаменитая Луиза Лавальер, любовница Людовика XIV, ну та самая, про которую Александр Дюма написал роман «Виконт де Бражелон», жила в западном крыле, на отшибе, в самых дальних апартаментах. И только потом ее перевели в официальные покои фавориток. Но бедняжка стеснялась запретной любви монарха.

– А где жила Помпадур? – не выдержала Соня.

– На втором этаже. Окна ее будуара как раз выходили на Мраморный двор.

Девушка с удивлением оглядела огромный коридор первого этажа, в который они вышли. Странно, но планировка здесь напоминала тот самый Дом крестьянина, который выстроили в Москве на Сретенке: большой коридор, а по обе его стороны узкие двери.

Виктор тоже осматривался в недоумении:

– Похоже на малозатратные доходные дома. Там тоже общий коридор, а в него выходят разные комнаты. Как-то убого…