Существует ли какой-либо базис для определения предпочтительности той или иной теории? Когда ты чего-то не понимаешь — нет! Джубал признавал, что за свою долгую жизнь так и не понял основных проблем Вселенной.

Фостериты могли оказаться правы.

Однако, яростно напомнил он себе, оставались две вещи: его вкус и его гордость. Если фостериты владели монополией на Правду, если небеса были открыты лишь для фостеритов, то он, Джубал Харшоу, джентльмен, предпочитал вечное проклятие, обещанное грешникам, отвергающим Новое Откровение. Он мог не увидеть лица Господа… но его взор был достаточно остер, чтобы видеть свое место среди людей, а этим фостеритам еще расти и расти до него!

И он понимал, на что купился Майк. Фостеритский «уход на небеса» в избранное время выглядел точно так же, как добровольное «рассоединение», практикуемое (Джубал в этом не сомневался) на Марсе. Джубал подозревал, что наилучшим определением для действий фостеритов будет «убийство», но это невозможно было доказать. На это невозможно было даже намекнуть. Фостер был первым, кто отправился на небеса по расписанию, умерев в предсказанный момент, с тех пор это стало знаком особой милости… Пройдет немало лет, прежде чем какой-нибудь полицейский инспектор отважится копаться в этих смертях.

Джубала это мало заботило. Хороший фостерит — мертвый фостерит. Но все это трудно объяснить Майку. Нет толку тянуть резину, и еще одна чашечка кофе ничем не сможет ему помочь.

— Майк, кто сделал мир?

— Прошу прощения?

— Оглянись вокруг. Все это. И Марс. И звезды. Все. Тебя и меня, и всех остальных. Говорили тебе Старшие, кто сделал это?

Вопрос поставил Майка в затруднительное положение.

— Нет, Джубал.

— И ты сам не задумывался? Откуда взялось Солнце? Кто поместил звезды на небо? Кто все это запустил? Всех и вся, весь мир, всю Вселенную… чтобы мы с тобой смогли здесь разговаривать, — Джубал замолчал, удивляясь сам себе. Он собирался высказать какое-нибудь агностическое суждение… и обнаружил, что подсознательно следует тому, чему его когда-то учили, уходит, вопреки своему обыкновению, в защиту, пытаясь поддержать религиозную веру, которой не было у него, но которая была у большинства человеческих существ. Он обнаружил, что волей-неволей сделался защитником ортодоксов, ограждая их… он толком не знал, от чего. От нечеловеческой точки зрения, наверное.

— Как твои Старшие отвечают на эти вопросы?

— Джубал, я не могу грокнуть… что такое «вопросы». Прошу прощения.

— Как? Я не грокнул твой ответ.

Майк поколебался.

— Я попробую. Но твои слова… Они не… точны. Не «поместил». Не «сделал». Засейчасил. Мир есть. Мир был. Мир будет. Сейчас.

— Так было, так есть и так будет. Мир без конца.

Майк счастливо улыбнулся.

— Ты грокнул!

— Я не грокнул, — проворчал Джубал. — Я цитировал то, что сказал, э-э… один Старший. — Он попробовал начать снова. Бог-создатель оказался не тем аспектом божественности, с которого следовало начинать. Майк не ухватил идею деизма. Что насчет себя, Джубал тоже не был уверен. Когда-то давным-давно он заключил с собой пакт, на определенное время принимая без доказательств сотворенную Вселенную, глотающую свой хвост, вечно существующую и никем не созданную — на все остальные времена, — поскольку каждая гипотеза, полная парадоксов, была лишена парадоксов другой, отводя один день в високосном году на чисто солипсистскую распущенность. Вынося на обсуждение не имеющий ответа вопрос, он не собирался возвращаться к нему раньше, чем через век.

Джубал решил объяснить Майку религию в широком смысле и дать понятие божественности и ее проявлений чуть позднее.

Майк был согласен, что уроки бывают разными — от маленьких, которые в силах грокнуть даже птенец, до грандиозных, которые только Старший может грокнуть во всей полноте. Однако попытка Джубала провести связь между маленькими уроками и грандиозными в том смысле, что «грандиозные уроки» включают в себя «религиозные вопросы», успеха не имела. Некоторые религиозные вопросы не казались Майку вопросами — «творение», например, — а другие казались ему незначительными, ответы на которые очевидны даже для птенцов (скажем, жизнь после смерти).

Джубал снова отступил и перешел на множественность человеческих религий. Он объяснил, что люди располагают сотнями способов обучиться «грандиозным урокам», каждый из которых имеет свои ответы и претендует на монопольное знание истины.

— Что такое «истина»? — спросил Майк.

(«Что есть истина?» — спросил римский судья и умыл руки. Джубалу страшно захотелось сделать то же самое.)

— Ответ истинен, когда он правилен, Майк. Сколько у меня рук?

— Две. Я вижу две, — тут же поправился он.

Энн оторвалась от чтения.

— Берусь в шесть недель сделать из него Свидетеля.

— Помолчи, Энн. Дело достаточно серьезное. Майк, ты ответил правильно: у меня две руки. Твой ответ истинен. Положим, ты сказал, что у меня семь рук.

Майк озадаченно взглянул на него.

— Я не могу грокнуть, зачем я так скажу.

— Нет, я и не думаю, что ты так скажешь. Ты ответишь неправильно, если скажешь так. Твой ответ не будет истиной. Но, Майк, слушай меня внимательно: каждая религия провозглашает, что лишь она истинна, что только она говорит правильно. Хотя их ответы так же различаются, как две руки и семь рук. Фостериты говорят одно, буддисты — другое, мусульмане — и вовсе третье… Много ответов и все разные.

— Все говорят правильно? — спросил Майк с видимым усилием. — Джубал, я не могу это грокнуть.

— Я тоже.

Майк некоторое время размышлял, потом лицо его осветилось радостной улыбкой.

— Я попрошу фостеритов спросить ваших Старших, и тогда мы будем точно знать, брат мой. Как нам это сделать?

Спустя несколько минут Джубал, к стыду своему, поймал себя на том, что обещает Майку разговор с кем-нибудь из фостеритских болтунов. И он не смог поколебать уверенности Майка в том, что фостериты имеют контакт со здешними Старшими. К несчастью своему, Майк не знал, что такое ложь. Определения лжи и фальши отложились у него в голове совершенно не грокнутыми. Говорить «неправильно» можно лишь непреднамеренно. Поэтому он и принял службу фостеритов за чистую монету.

Джубал попытался объяснить, мол все земные религии провозглашают, что они тем или иным образом имеют контакт со Старшими, но тем не менее, их ответы различаются. Майка это попросту ошеломило.

— Джубал, брат мой, я пробую… но никак не могу грокнуть, как такое может говориться правильно. С моими людьми Старшие говорят всегда правильно. Твои люди…

— Нельзя так говорить, Майк.

— Прошу прощения?

— Когда ты сказал «мои люди», ты говорил о марсианах. Ты не марсианин, ты человек, Майк.