– Двадцать седьмого.

– Хорошо, так и запишем – двадцать седьмого апреля. Завтра жду от тебя звонка, – протягивает мне свою визитку.

Домой прихожу ближе к вечеру. Мам Марина читает Достоевского. Прижимаюсь плечом к косяку, рассматривая ее под тусклым светом ночника. Иногда смотрю на нее и задаюсь вопросом: почему она все же одна? Красивая, стройная, с мозгами… или я чего-то не догоняю? Хотя, судя по тому, что она «знает», стоит только заговорить о будущем с Герой, видимо, все у нее было совсем не просто.

– Раздевайся и иди ужинать, – отчитывает, не поднимая глаз.

– Меня пригласили в команду. До завтра нужно дать ответ.

– Куда? – откладывает книгу.

– В *** , они проводят бои неплохого масштаба, если все делать правильно, можно засветиться и заинтересовать американские представительские клубы…

– И что ты решил? Я надеюсь, это в Москве?

– В Москве, думаю согласиться. Это хороший старт.

– Тогда поздравляю? – улыбается.

Вот такая Ма мне больше нравится.

– Спасибо.

– Пойдем, ужин разогрею.

– Ща, только руки помою. Мама, – ору из ванной, – а ты не в курсе, куда Гера так быстро делась?

Захожу в кухню, мама делает вид, что не слышит.

– Мама.

– Что?

– Герда, говорю, куда так быстро ускакала с утра? На звонки не отвечает…

– Богдан, давай потом.

– Давай сейчас, – знаю, что давлю на нее, но не хочу верить и слышать то, что это она настращала Геру.

– Мы друг друга немного не поняли…

– Спасибо, – сажусь на стул, – ты очень облегчила мне жизнь.

– Кажется, преподаватель из меня никакой, как и психолог.

– Забей. Давай ужинать.

Ем и думаю, как теперь лучше поступить… с Герой я помирюсь, это факт. Но вот сказать ей для этого что-то придется? Только что? Я не желаю выставлять Ма чудовищем, и прекрасно знаю, что она хороший человек. Не права, но говорила на эмоциях. Не понимаю ее маниакальной тревоги по этому поводу, ну да ладно.

«Гера, возьми трубку, нужно поговорить» – нажимаю «отправить». В ответ тишина.

Герда.

– Из этого не будет ничего хорошего, вы слишком разные, – Баженова хмурится, сжимая губы в тонкую линию, – Герда, я не отношусь к тебе плохо, просто пойми, ваши отношения напоминают гонки на огромнейших скоростях. Вы сходите с ума, сами того не замечая. Это ненормально. Точнее…

Стою, смотрю на нее и трясусь, словно листочек на ветру. Я знаю, что она права. Знаю, что я заигралась, решила, что могу все преодолеть. Решила, что самая обычная, что за моей спиной нет всей этой гнетущей ситуации дома. Нет отца тирана, нет состояния, которое давит и обязывает придерживаться определенных правил.

Глупая. Какая же я глупая…

– Я понимаю, извините, мне нужно идти.

Она что-то еще говорит. Хочет сгладить ситуацию, но мне все равно, поднимаюсь наверх. Втискиваюсь в свое платье. Без слов натягиваю пальто и сапоги, быстро уходя из этого дома. На улице иду куда глядят глаза. Денег у меня с собой нет. Только телефон. И, как назло, карта к нему не привязана. Шатаюсь так где-то час. Потом звоню водителю. Он забирает меня, сама не знаю откуда.

Захожу в свою комнату, и сердце предательски екает. На дисплее высвечивается «Богдан», скидываю вызов, всхлипывая. Он звонит еще и еще, в итоге я просто выключаю телефон. Мне нечего ему сказать, и я понимаю, что все вокруг правы. И если Шелест может идти напролом, не считаясь с чужим мнением, то я – нет. Я жалкая трусишка, неспособная принять решение.

Закрываюсь в ванной. Набираю воды. Сижу так часа два, постоянно подливая погорячее. Тело становится ватным. Мне абсолютно все равно. Но когда ночью включаю телефон, видя смс от Богдана, эта агония начинается снова.

Утром в воскресенье возвращаются родители. На лицах, как всегда, недовольство. И почему они вечно настолько недовольны всем происходящим в их жизни, недоумеваю?

Все воскресенье занимаюсь какой-то ерундой и очень боюсь идти в школу. Шелест звонил мне еще несколько раз, но я не брала трубку. Уверена, он выскажется. Но только я выскажусь тоже!

Перевернувшись на другой бок, переключаю канал. Сто лет не смотрела телевизор, а сегодня от отчаяния и безделья докатилась и до него. Смотрю какой-то фильм. В подробности не вникаю. Он идет фоном. Я же думаю о словах Баженовой. Она не говорила их со злобой, нет, но она явно недовольна нашими с Богданом отношениями. Может, я надумываю, и она имела в виду что-то другое. Что-то вроде: будь аккуратнее со своими родителями? Может… но вряд ли. Поднимаюсь с кровати и, накинув куртку, выхожу во двор. Мама стоит на верхней террасе и громко разговаривает по телефону. По ее тону, явно с мужчиной, по проходящему и слышащему ее трындеж отцу ясно, отчего громко.

– Ты на работу? – интересуюсь больше на автомате.

– Да, – поднимает глаза наверх, – дурдом.

Прячу улыбку. Я уже настолько привыкла к этому цирку, что реагирую на их отношение скорее как на каламбур, нежели на трагедию. Хотя каламбур в какой-то степени и есть трагедия.

– Как дела с учебой?

Ну да, больше спросить не о чем.

– Все хорошо. На следующей неделе еще один тест.

– Надеюсь, в этот раз лучший результат будет у тебя.

– Надеюсь, – чуть плотнее укутываюсь в куртку, отец смотрит с интересом.

– Надеешься?

– Ага. В тот раз Богдан написал его лучше меня.

– Так твой дружок и есть тот отличник?

– Ага.

– Становится все интересней, – убирает руку в карман, – не забудь пригласить его на ужин. И по поводу теста, ты же помнишь, что было в прошлый раз? Надеюсь, больше подобной оплошности не повторится.

Отец уходит, не дождавшись ответа, а я понимаю, что мы целых пять минут поговорили нормально. Он не орал, не давил, и пару раз на его лице проскользнула полуулыбка. Это сон, или у меня окончательно поехала крыша. Сую руки в карманы, нащупывая телефон. Снимаю блокировку, но везде по нулям. Богдан больше не звонил и не писал. Хотя… я сама в этом виновата.

Поднимаю взгляд на мать, она вытягивает шею, наблюдая за отъезжающей машиной отца. Хмурится и убирает телефон от уха.

– Чего встала? Домой иди, уроки делай! – орет, как больная.

Я закатываю глаза и иду в сад.

В понедельник нам ко второму уроку. Всем, кроме меня, Шелеста и Сомова, мы идем на отработки. Захожу в кабинет завуча, потому что курирует все это она, и понимаю, что пришла первая.

Марина Юрьевна снимает очки, внимательно меня осматривая.