– Твое предложение оскорбительно.

– Оно остается в силе.

– Ты, видно, сошел с ума, если рассчитываешь, что я стану раздумывать над ним.

– Станешь, – сказал он. В его взгляде не было обычного насмешливого огонька. – Прежде чем исчезнуть навсегда, я сделаю так, что ты будешь думать обо мне.

Селия замерла.

– Нет, – прошептала она, почувствовав его руки на своей талии.

– Глупышка, ты сама знаешь: между нами есть что-то такое, о чем никто из окружающих и не догадывается. Что-то такое, чего никогда не было между тобой и Филиппом.

Она ударила его по щеке и, тяжело дыша, вырвалась из его объятий. Потрясенная собственным поступком, Селия пришла в ужас от того, что он с такой легкостью заставил ее забыться. Какое-то мгновение они с яростью смотрели в глаза друг другу, потом Жюстин окинул ее своим обычным надменным взглядом.

– Ах, какой темперамент! – тихо сказал он. – В ту ночь на озере ты чуть не сожгла меня заживо.

– После всего, что сделала для тебя, я, мне кажется, заслуживаю лучшего отношения.

Круто повернувшись, она хотела уйти, но он рассмеялся и схватил ее за руку:

– Селия, подожди…

– Оставь меня в покое!

– Ты права, ты заслуживаешь лучшего. Прости меня, – сказал он и взял ее маленькую руку в свои ладони. – Я больше не буду вспоминать о той ночи.

– Ладно. А теперь уходи и не забудь захватить с собой свое предложение.

Синие глаза были полны раскаяния.

– Я вел себя отвратительно.

– Ты всегда ведешь себя отвратительно, – заметила Селия, но перестала вырываться.

Он улыбнулся, взглянув на их сплетенные пальцы, потом серьезно попросил:

– Позволь мне проводить тебя.

– Нет, тебе нужно отдохнуть…

– Прошу тебя.

Селия была обезоружена. Руки у него такие сильные и теплые.

– Прошу тебя, – тихо повторил Жюстин, и она не устояла.

Пока они шли по саду, Жюстин старался вести себя сдержанно и был любезнее, чем когда-либо. Он забавлял ее рассказами о проделках, на которые они с Филиппом были большие мастера, смешил ее, и в конце концов Селия перестала ощущать неловкость в его присутствии. Он то и дело поглядывал на нее, и в его взгляде она читала вопрос, будто ему еще очень многое было в ней непонятно. Упоминание о ночи на озере действительно расстроило ее, однако… кроме него, никто не считал ее страстной женщиной. И Селия не могла сказать, что это было ей неприятно.

– Ты так красива, когда смеешься, – сказал Жюстин, когда они почти подошли к дому.

– Мне иногда кажется, что я не должна смеяться или радоваться чему-нибудь, пока ношу траур по Филиппу. Иногда я чувствую себя виноватой, даже если улыбаюсь, потому что его нет рядом и он не может улыбаться вместе со мной…

– Ты не права, – тихо заметил Жюстин. – Тебе еще долго жить, и нельзя, чтобы ты провела эти годы в сожалениях и печали. Филипп, я уверен, захотел бы, чтобы ты была счастлива.

Селия удивленно посмотрела на него:

– Почему ты так добр сегодня со мной?

Он взял ее лицо обеими руками.

– Я не добр. Я никогда не бываю добрым. – Жюстин взглянул ей в глаза, потом перевел взгляд на шею, где предательски бешено колотилась жилка. Селия вцепилась в его запястья.

– Успокойся, – сказал он. – Я не собираюсь целовать тебя. – Он озорно улыбнулся. – Разве только ты сама меня об этом попросишь.

Она вдруг рассмеялась и тряхнула головой.

– Отпусти-ка меня, шут гороховый.

Он фыркнул и поцеловал ее в макушку.

– Вот тебе… Похоже, я не могу перед тобой устоять.

* * *

Поздно вечером Жюстин отправился на берег ручья. С тех пор как он снова стал ходить, он наведывался туда каждый вечер, словно ждал вестей от Риска.

Было тихо, только кипарисы, увешанные гирляндами серого мха, шелестели под порывами ветра. На противоположном берегу расположились на ночлег белые цапли и дикие гуси. Погасли последние отблески заката, и водная гладь потемнела, как оникс. Пахло цветущими лимонными деревьями, вдали слышалась песня. Голос был низкий, успокаивающий. Негритянка пела креольскую колыбельную, мелодию которой он помнил с детства.

Одни говорят, что любовь – это радость,

Другие – что это печаль.

Поверь: это радость с печалью,

И то, и другое в ней есть, как ни жаль.

Голос замер. Прислонившись спиной к дереву, Жюстин, прищурившись, смотрел на водную гладь.

Он быстро поправлялся, и оставаться на плантации с каждым днем становилось для него все опаснее. Пройдет еще немного времени, и окружающие перестанут верить, что он – Филипп; сплетни и подозрения распространяются по городу очень быстро. Жюстин чувствовал опасность интуитивно, как дикий зверь. Сейчас ему надо исчезнуть, спрятаться. А когда он окрепнет окончательно… что ж, тогда он будет искать встречи с Легаром.

Здесь его ничто не удерживает. Кроме Селии. Жюстин печально усмехнулся.

Он исчезнет из ее жизни, и она постепенно успокоится и будет счастлива. Она создана для того, чтобы жить в семье, пользоваться уважением окружающих, знать, что завтрашний день будет таким же спокойным, как вчерашний. Она никогда не бросит все, к чему привыкла.

Улыбка сползла с губ Жюстина. Он рассеянно взъерошил недавно подстриженные волосы. Все его существо восставало против непривычных для него чувств, но он был уже не в силах от них избавиться. Осознав это, Жюстин разозлился на самого себя. Пример матери научил его не верить ни одной женщине. Он привык относиться к ним потребительски: получать удовольствие, а потом бросать за ненадобностью. А сейчас он и сам не понимал, какая сила им движет.

Это не просто физиологическое влечение. Кругом сколько угодно женщин – более опытных, более соблазнительных. Но его страсть к Селии была иной. И пробудилась она не на Вороновом острове и даже не в домике на озере, а во время болезни. Жюстин знал: он не выжил бы без нее. Хрупкая, но сильная духом женщина боролась за его жизнь, даже проникала в его сны, чтобы вырвать из лап смерти. Жюстин попытался представить, что больше никогда ее не увидит. И мысленно обругал и ее, и себя.

Его внимание привлек тихий всплеск воды, донесшийся с ручья. Жюстин отступил в густую тень дерева. Над водой раздался низкий переливчатый свист. Жюстин усмехнулся. Выглянув из-за дерева, он увидел приближающуюся пирогу и стал ждать, когда она подойдет к берегу.

– Хорошенькое дельце – нежданно-негаданно подбросить полумертвого на плантацию Волеранам! – подал он наконец голос.

Риск ступил из пироги на топкий берег и пошел на голос.