– Мне не нравятся те, кто помнит меня «маленькой девочкой, упрямицей и капризулей». Мне нравятся те, кто помнит меня «очаровательной юной барышней с дерзкой улыбкой», как, например, один папин приятель, наш бывший культурный атташе в Италии. Он теперь старенький совсем. Можно сказать, старый маразматик, а жаль, такой был обходительный аристократ. Теперь таких не бывает, теперь если обходительный, то не аристократ, а холуй с гадкими глазками… – фырчала Юлька, распаковывая чемодан. Сколько ни рылась, она никак не могла найти принадлежности для ванны, и настроение у нее стремительно падало. А когда выяснилось, что вода из крана течет лишь тонкой-тонкой струйкой, и никак иначе, сколько кран ни отворачивай, сколько ни колоти по нему кулаком, Юлька, не выносившая неустроенности, разобиделась на весь свет. – Хуже дикого стойбища, – заявила она. – Даже первобытные дикари, которые еще и говорить-то не могли, а только орали и мычали, способны были сообразить, что селиться следует там, где всегда есть вода, и несоленая.

– Морское побережье, – объяснил им на следующий день немолодой унылого вида – вислоносый и вислогубый – кадровик по имени Леонид Сергеевич. – Что вы хотите? У моря чаще всего не хватает пресной воды. Случается, напора и вовсе нет, поэтому держим запас и обновляем его регулярно. Но посольство по сравнению с другими местами снабжается водой вполне прилично, и душ можно принять практически всегда. Вы не представляете даже, как у нас те же геологи живут в своем «поместье»! А работа у них не приведи господь – съемка. Французы-то ничего не оставили, когда уходили, забрали с собой все оборудование, все результаты исследований, все карты. Вот теперь наши и ходят пешочком по саванне, по джунглям, со всем барахлом в горку под теплым солнышком, а змей там – несчитано, и везде-то лезут. Случилось как-то: одного гаденыша, мне рассказывали, вынули аж из бурового снаряда. Рабочего укусил, еле спасли, и все равно рука высохла. Еще есть такая смертельно ядовитая дрянь – черная мамба, из аспидов. Слышали о таких? Длиннущая, метров до трех, любит по деревьям ползать. Нападает. Прямо сверху бросается. Ну и вдобавок множество всяческих удовольствий: скорпионы, москиты, термиты, страшенные осы… А вы говорите, вода плохо течет. Так течет же! И бассейн вам, хоть не вылезайте оттуда, и океан без акул, им тут мелко, и фрукты расчудесные, и цветы, и пальмы, и ботанический сад – приятное местечко. Вот вы с супругой моей познакомьтесь, ее Жоржетой Романовной зовут, она быстренько вас совратит. В том смысле, что чуть не все денежки, которые я здесь зарабатываю, ма шер тратит на золотишко. Здесь тьма-тьмущая ювелирных лавок и мастерских, и гвинейцы ловко, признаться, крутят из золотой проволочки всякие штуковины в огромных количествах. Брошки, сережки, перстенечки, браслетики… Смерть мужьям! В общем, обживетесь, освоитесь. Не забывайте только каждый день принимать «делагил», это от малярии, профилактика, одних прививок недостаточно. Я думаю, вам уже говорили, но напоминаю на всякий случай. Дрянь, конечно, горчайшая, но малярия еще большая дрянь, поверьте человеку опытному…

– Завез ты меня, Юрка, – грустила Юленька под вечер, когда Юра с головой, раскалывающейся от банной жары и от огромного количества предложенных ему для изучения инструкций, явился на квартиру. – Он меня змеями, малярией и скорпионами что, нарочно пугал? – вспоминала она утреннюю беседу с кадровиком. – «Не ходите, дети, в Африку гулять»? А если уж так пришлось, то сидите себе лучше в четырех стенах, за высоким забором при бассейне, кушайте бананы и кокосы, а погулять захочется, так вас на поводочке выведет эта… ма шер… как ее там? Жоржета Ромуальдовна, что ли? Или Романовна? Оно, конечно, море, солнце, жара в самом конце осени, фрукты, всякая экзотика, но я-то балованная принцесса. Я-то много чего и получше видела. Папа был прав: вот что тебе приспичило изучать Африку? Ну ладно, Юрий Мареев, великий дипломат, как-нибудь переживем.

На следующий день Юлька познакомилась с той самой «ма шер», Жоржетой Романовной, супругой кадровика Леонида Сергеевича. Жоржета Романовна, тетка под пятьдесят, являла полную противоположность своему мужу, лицо которого будто бы оплывало вниз всеми своими чертами, и одни только уши торчали врастопыр, как у разозлившегося слона. У Жоржеты Романовны все стремилось вверх: и кончик по-детски облупленного носика, и бровки, и неглубокие морщинки на лбу, и непослушные кудельки, крашенные басмой под негритянку, и подбородок, и пышный, словно парадный каравай, бюст – хоть солонку ставь, столь гостеприимен был на вид, и даже арбузные ягодицы, крутыми гладкими взгорьями вздымавшиеся прямо от талии. Жоржета Романовна увешивала себя негритянским золотом и сияла – будто второе солнце освещало Африку. Кроме того, золотые крученые висюльки позвякивали на ходу так, что о приближении «ма шер» все обычно знали загодя.

Жоржете Романовне нравилось сиять и звенеть, она оказалась веселушкой-хохотушкой из Ростова-на-Дону, звук «г» произносила она на южный манер мягко, гортанью. Веселилась «ма шер» искренне и часто без видимого повода и хохотала, повизгивая, – до слез. Так же искренне и расстраивалась по пустяковым поводам, что своим, что чужим. Например, если вдруг, зацепившись, порвалось платье, ее или на Юльке, значит, мир изменился не в лучшую сторону и есть повод для глубокой скорби, но также и повод для героического спасения этого самого мира. Жоржета Романовна вооружалась иголкой и ниткой и на раздутых парусах летела спасать мир. Юльке она неожиданно понравилась и через некоторое время была пожалована ею в наперсницы, о чем, понятно, не была уведомлена вслух, официальным, так сказать, образом.

Вскоре Юлька, сопровождаемая Жоржетой Романовной, пустилась во все тяжкие. С помощью Жорженьки, «ма шер», как нравилось Юльке называть новую подругу, приобретены были те самые пестрые гвинейские юбки в количестве неимоверном – по одной на каждый день недели, плетенные из ремешков сандалеты, страшно неудобные, пока не разносишь, не разомнешь грубо выделанную кожу неизвестного животного, и во множестве – золотые и серебряные украшения. Украшения Юлька как-то под вечер нацепила все сразу и, медленно покачиваясь в странном танце, похвалялась перед Юрием, который весь день проторчал на аэродроме, осваиваясь со своими обязанностями помощника торгового представителя. Мог ли измученный жарой, суетой длинного дня и недовольством собою Юра оценить Юлькину сверкающую коллекцию? Видимо, нет. У него даже не хватило силы воли скрыть свое равнодушие к обновкам.

Днем он обошел огромный ангар специального предназначения, знакомился с порядком ведения учетных документов. Это была не его работа, но разобраться ему велено было во всем, даже в порядке материального расчета сторон, чтобы не попасть впросак. Юра совершенно точно должен был знать, какие услуги оказаны нашей стороной и чего следует требовать за оказание этих услуг. Голова у него шла кругом от массы тонкостей, и к тому времени, когда вернулся к Юльке, он не способен был уже что-либо воспринимать, даже ее этноозорства.

Предположения Юрия оказались верны: ему предстояло на гвинейском этапе осуществлять один из многих видов наблюдения, дипломатический надзор и фактически прикрытие военных поставок из Союза в Анголу. Юра знакомился с военными, полувоенными, штатскими, военными в штатском, черными, белыми и мулатами. Он учился отличать одно черное лицо от другого, он напрягал мыслительные способности, стараясь угадать, где намек, где нет, и если намек, то на что именно. Он учился сложному и запутанному этикету страны, где переплелись таинственные и непостижимые, страшноватые древние языческие традиции с не слишком древними мусульманскими, пришедшими извне.