— Товарищ майор, вы ж вроде командование на себя приняли? Так тут это, поговорить с вами хотят…

Кирилл с трудом разлепил веки. Ладно, что уж греха таить, он еще при перевязке видел собственные раны. Не идиот, как говорится. Скорее всего началось заражение, началось, это и ежику понятно, вон как все покраснело, пока его та медсестричка перевязывала, взгляд пряча. У него дня два, вряд ли больше. Антибиотики уже изобрели, но в этом заштатном госпитале их наверняка нет. Так что, два дня. Ну, плюс-минус сутки, если у медицины аспирин и пара-тройка ампул морфия найдется. Найдется, разумеется, вот только это ни разу не выход… Блин, ну как же глупо! Столько всего вынести, и подохнуть, не выполнив задания, вот так, совершенно негероически, от загноившейся в асептических условиях раны!

С трудом приняв вертикальное положение, парень вгляделся в подошедшего. Отчего-то он ждал появления местного особиста, эдакой тыловой крысы в новеньком мундире и звании не старше старшего сержанта. Нет, к сотрудникам особого отдела он, перечитавший кучу исторической литературы, относился с должным пиететом и прочим уважением. И, в отличие от множества любителей исторических сенсаций, твердо знал, что эти ребята свое дело знали туго и «запросто так» никого к стеночке не прислоняли. Но вот ждал же, отчего-то — и все тут…

Перед ним стоял такой же смертельно уставший, с серым лицом командир, которому могло быть и около двадцати, как Кириллу, и все сорок. Война, как известно, всех ровняет своей гребенкой, и гребеночка у нее, ох, какая жесткая! Кому просто волосы выбелит, а кому и башку начисто снесет, аки бритвой. На нем был такой же безликий видавший виды комбез, что и на Кирилле. И поди узнай, что там за петлицы под отворотами — Кирилл, в общем-то, тоже ни разу не майор, ежели на прямоту…

— Товарищ майор, — незнакомец изобразил нечто вроде отдания чести. — Капитан Елисеев. После немецкого контрудара отступал, виноват, вышел к вам. Имею в наличии три боеспособных танка, две «тридцатьчетверки» и БТ и около сотни бойцов, по дороге прибились. Боекомплект есть, хоть и не полный, и горючки километров на тридцать. Готов поступить в подчинение…

— Ел хоть что-то, а, капитан?

— Позавчера только, тащ майор.

— Вот пойди и поешь. И своих ребят накорми, чем найдешь, тем и накорми. Нам скоро неслабо повоевать предстоит, так что готовься. И танки чтоб готовы были, ясно? Вопросы?

— Никаких, тащ майор. Разрешите идти?

— Нет, постой. Карта есть?

— Имеется, — капитан присел, раскрыв на колене планшет, вытащил карту. Кирилл присел рядом, вглядевшись в трехверстку:

— Капитан, ранен я. Не знаю, сколько продержусь. Слушай и запоминай, хорошенько запоминай. Если что, принимай командование. Разведданные мы от фрица одного получили, когда в атаку шли. Оберст, кажется, полковник, значит, по-нашему. Смотри, вот отсюда и отсюда они уже начали контрудар, чтобы вот здесь, — он ткнул пальцем в бумагу, — замкнуть колечко. Понимаешь, что в итоге?

— Ага. Котел?

— Котел, капитан. И — все. Вообще все. Доставить эти сведения в штаб мы уже не успеваем. Если промедлить или продолжать ждать директивы от вышестоящего командования, то к нашим прорвутся считаные танки и люди. Но если ударить прямо сейчас, ночью — а фриц, он правильный, ночью ему воевать страшно, — есть шанс вывести всех. И людей, и технику. Ну, или почти всех.

— Понимаю.

— Тогда слушай дальше. Танки построим клином, пехоту и всех способных самостоятельно передвигаться — внутрь построения. Особенно предупредим, что остановок не будет, кто отстанет — бросать машину и догонять пешком. А теперь немного конкретики. Смотри, вот тут, на юго-востоке, размещена Первая горнопехотная дивизия немцев, а вот тут — ее артбатареи. И они для нас представляют самую серьезную опасность…

В передаваемых капитану данных Кирилл нисколько не сомневался, поскольку родом они были из родного будущего.

В реальности именно из-за этой самой Первой горнопехотной и ее артиллерии большая часть окруженцев и не смогла выйти, прорвались лишь две группы, которые выходили севернее и южнее ее позиций. А вот если спланировать все так, чтобы, бросив в прорыв остальные силы, еще и провести к штабу дивизии ударный кулак из десятка танков с десантом, а затем еще и наподдать с тыла артиллеристам…

Ох, до чего б это было красиво! Без артиллерии и управления родные солдатики фрицев просто числом сомнут, потеряв при этом куда меньше, нежели оказалось на самом деле…

А вот если затем развернуться и рвануть на восток, в поисках штаба Шестидесятой моторизованной дивизии немцев, то, после разгрома и этого штаба, перед советскими войсками на некоторое время образуется широкий, аж километров в двадцать, коридор. По которому почти наверняка и смогут выйти не те пять тысяч бойцов с пятью танками, а чуть ли не все пятьдесят тысяч окруженцев и под сотню танков. Которые совсем скоро смогут существенно усилить нашу оборону на Осколе и Дону, в результате чего немцы и вовсе — тьфу-тьфу через левое плечо! — не доберутся до Сталинграда…

— …Понял теперь? — переспросил Кирилл капитана Елисеева. — Тот оберст, видать, ох какой важной шишкой у своих был, раз мы все это знаем. Тут в одном проблема: немцы, зная, что и он, и документы при нем пропали, могут что-то изменить, и тогда все эти сведения мгновенно потеряют ценность. Вот потому я, капитан, и не спешу со штабом связаться. Пока то да се, в аккурат урочный день, то бишь завтрашний, и наступит. Прорыв начнем сами, остальные присоединятся по ходу. Ты насчет горной дивизии четко уразумел?

— А как же, — с каждой секундой с лица капитана уходила усталость, сменявшись робкой, с трудом скрываемой надеждой.

— Зовут-то тебя как?

— Серега.

— Ну так вот, Серега. Так уж карты выпали, что штаб и артиллерия этих самых горных стрелков, мать их арийскую да за ногу, за тобой. Кровь из носу, раскатай их, сук фашистских, в тонкий такой блин!

— А вы?

— Ну, а я, коль жив буду, в сторону штаба Шестидесятой мотодивизии свои коробочки поверну, пока они дислокацию не изменили. А уж там, пока мы с тобой фрицев ударными темпами громить станем, солдатики наши, глядишь, между этими двумя ударами и просочатся, потихоньку да помаленьку. Уяснил диспозицию, Сережа? Опять же, раненых вывезти нужно, видал, сколько их?

— А получится?

Кирилл несколько секунд глядел в усталые, но уже светящиеся некой уверенностью в завтрашнем дне глаза собеседника:

— Серег, а выход у нас есть? Что такое котел, ты, я думаю, представляешь. А ведь мы, коль уж тут не вышло, и на других направлениях нужны. Чтоб фриц ни к Сталинграду, ни к Ростову, ни на Кавказ не вышел. А там и назад его погоним, аж до самого сраного Берлину…

— Разрешите идти? — поняв, что разговор закончен, капитан поднялся на ноги, захлопнув планшетку.

Кирилл лишь плечами пожал — ступай, мол. А вообще, это здорово. Еще пару-тройку таких вот капитан-лейтенантов, и он соберет тот самый кулак прорыва, о котором рассказывал Елисееву и который вполне сумеет отвесить Клейсту и Маккензену очень даже увесистую плюху. А разве нет? Очень даже да… Уже потихоньку начинающие понимать, что к чему, бойцы и их командиры потихоньку копят злость. И с превеликим удовольствием выплеснут ее в бою. И проломят, честное слово, проломят не успевшие полностью сомкнуться немецкие клинья прорыва, стремящиеся замкнуть «котел»! Проломят, разметав в стороны, а следом выйдут те самые бойцы, что в реале полегли при прорыве у реки Берека и о которых после уже не напишут, как «о тысячах бойцов, заполнивших собственными трупами, грузовиками, подбитыми танками каждую воронку, каждую яму, каждый отрезок реки»…