Кстати, сама она на заседаниях не присутствовала, чтобы не смущать депутатов и не сдерживать их непосредственной реакции. Это, разумеется, не значит, что императрица пустила работу Комиссии на самотек, напротив, ее внимание было неусыпным, она читала дневные записи и, если нужно было, вмешивалась, но не сама, а через генерал-прокурора Вяземского, маршала Бибикова или директора дневной записи Шувалова.

Да она и сама видела, что происходит в зале: в верхнем ярусе Грановитой палаты еще в XVI веке была оборудована комната, куда русские царицы, которым запрещено было появляться на церемонии приема иностранных послов, приходили полюбоваться этим редким и диковинным спектаклем. Именно сюда приходила и Екатерина, чтобы самой увидеть и услышать, что происходит в Комиссии. Можно легко предположить, что декламация Щербатова не вызвала у нее ничего, кроме усмешки, зато довод депутатов нового дворянства о том, что дворянское достоинство неразрывно с нравственными качествами и потому дворянин, запятнавший себя недостойным поведением, должен быть этого достоинства лишен, был ей не нов, его высказывал и Сумароков.

Атмосфера в Большом собрании накалялась. Купцы заявили, что право торговать принадлежит только им, всем остальным это должно быть запрещено; что торговля, которую ведут крестьяне, привозя в город продукты своего труда (или работая перекупщиками), их, купцов, разоряет, да и для государства пагубна, потому что крестьяне, торгуя, пренебрегают своей главной обязанностью – хлебопашеством. А дворянам торговля вообще «по их званию несвойственна», их дело следить за тем, чтобы подвластные им крестьяне лучше обрабатывали землю. Дворянам следует разрешить продажу только того, что производится в их вотчинах, «по их хозяйству, не дозволяя ничего скупать у других». Словом, по мнению купцов, торговля отвлекает и помещика, и крестьян от их прямых обязанностей и ведет к упадку земледелия.

А дворянские депутаты требовали, чтобы купцам было запрещено иметь заводы и фабрики. «Эти господа депутаты домогаются, – говорил Алексей Попов, депутат от купечества Рыбной слободы, – чтобы купцам было запрещено иметь фабрики и минеральные заводы (заводы по переработке руды. – О. Ч.). В основании такого распоряжения они ставят, что будто содержание купцами фабрик и заводов не приносит пользу обществу и что гораздо полезнее будет, ежели владение оными предоставлено отставным и живущим в деревне дворянам».

Дворяне хотели сами владеть заводами. Купцы выступили против этого во всеоружии своего опыта, который подсказывал им сильные аргументы. Вот что говорил депутат от города Серпейска Глинков: «Когда купец строит фабрику, то все окрестные крестьяне от нее довольствуются. Они продают лес, лубья, тес и т. п., нанимаются к постройкам, получая за то большую плату, и тут же продают произведения своей земли. Чрез это они делаются исправными в платеже государственных податей и господских оброков. Когда же фабрики выстроены, то крестьянам приносится еще большая выгода: они нанимаются для привоза на нее из дальних мест всякого рода материала, также и произведения фабрики развозят для продажи по разным местам. Другие фабрики строятся помещиками, которые для этого употребляют своих крестьян. Они начинают с того, что назначают с каждого двора привезти потребное количество леса, лубья, дров и теса; и всякий крестьянин, оставя хлебопашество, должен с плачем ехать и поставить то, что с него назначено. После того их принуждают строить безденежно и на своем хлебе. По постройке такой фабрики их же заставляют работать на ней тоже безденежно. Это особенно случается тогда, когда владелец фабрики войдет в долг, между тем как вести фабрику секрета не знает».

Желание Екатерины узнать, «где башмак жмет ногу», исполнилось с лихвой, каждый день работы Большого собрания давал горы жизненного материала.

В горячий спор о том, кому должны принадлежать фабрики, вмешался депутат от Коммерц-коллегии С. Меженинов, и тут мы уже слышим голос профессионала. Пусть бы фабрики и заводы держали и купцы, и дворяне, «только бы другому не делали помешательства» и знали суть самого этого дела, весьма непростого. Так, например, дворянам лучше заводить предприятия, каких до сих пор не было. «Назад тому с небольшим лет двадцать, – рассказывал Меженинов, – дворяне, узнав, что от парусных полотен получается большая прибыль, и не сообразив, что таких фабрик уже устроено было очень много, так что фабриканты почти не знали, куда им деваться со своими полотнами, стали также заводить такие фабрики и до тех пор не увидели своей ошибки, пока вконец от них не разорились. То же самое начали ныне делать с солдатскими сукнами. Едва только бедные суконные фабриканты после многолетних страданий и огромных затрат для устройства своих фабрик начали получать плоды трудов своих, как дворяне, позавидовав тому, такие же фабрики стали заводить и этим отняли у прежних фабрикантов всякую надежду на прибыль. Поэтому-то, как кажется, и не надобно позволять дворянам устраивать фабрики и заводы, чтобы они из ревности один против другого и неумеренным производством не только старых фабрикантов, но и самих себя не разоряли, а чрез то и земледелие, которое нужно всякой фабрике, не оставили. Железных заводов уже заведено так много, что за расходом домашним и за отпуском в чужие края год от году залеживается значительное количество железа. На что бы, кажется, прибавлять еще худые заводы, когда и хороших весьма много? Разве для искоренения лесов, чтобы потомки наши вместо дров топили соломою».

Да, живая жизнь вовсю плескалась в стенах Большого собрания, Екатерина правильно почувствовала: России нужно было не просто выговориться, но, главное, заявить о наболевших проблемах.

У сословий могли быть общие беды, даже у крестьян с дворянами такой общей бедой была неграмотность. В суде, например, она делала одинаково беспомощными как крестьянина, так и дворянина, причем не обязательно провинциального и мелкопоместного, неграмотна была и знать, которая могла говорить и писать по-французски, но по-русски читать и писать далеко не всегда умела.

Степень безграмотности русских дворянок в родном языке поразительна – она была причиной забавного недоразумения: одна из самых блестящих рокотовских картин долгое время считалась портретом какой-то глухой провинциалки, потому что на обороте его написано: «Портрет писан рокатовим… а мне от рождения 20 лет шесть месицов и 23 дны», – оказалось, что это портрет знатной дамы.

И крестьянство, и дворянство неотступно просили, чтобы суд был словесный, где все можно было услышать и понять, и чтобы открыты были школы и для дворянских детей, и для крестьянских.

Но такое совпадение требований было редкостью, главным в Большом собрании был яростный спор, и конечно, по вопросу о крестьянстве он разгорелся с особой силой.

Старинное дворянство требовало, чтобы право владеть деревнями и крестьянами принадлежало исключительно ему. «Дворянское звание, – говорит тот же князь Щербатов, – обязывает дворян служить отечеству и государю с особливым усердием и для того воспитанием своим стараться приготовлять себя быть способным к такой службе и к управлению другими подданными своего монарха. Через это они приобретают, между прочим, право иметь деревни и рабов, дабы, научась с младенчества управлять своими деревнями, они были тем способнее к управлению частями империи и по своим обстоятельствам знали все нужды разных родов людей государства», а что касается мещан, к которым относятся и купцы, они должны выполнять положенную им работу «самолично, а не через невольных людей».