– Вы, главное, сударь, не принюхивайтесь, верно вамговорю, и тогда все пройдет в лучшем виде…

Отхлебнув жидкости с блюда и прожевав огурчики с бараниной,д’Артаньян решился. Отворачиваясь, зажав нос одной рукой, он выплеснул виски врот. И, вытянувшись на постели, стал ждать результатов.

Результаты последовали довольно быстро. Как ни удивительно,д’Артаньян ощутил значительное облегчение – настолько, что решился встать.Голова уже не болела, тошнота прошла, в общем, он чувствовал себя исцеленным.

– Волк меня заешь! – воскликнул он. – И всамом деле, словно заново родился! Вот кстати, Планше, а где это ты разжилсястоль великолепным синяком?

– Честное слово, не помню, сударь, – смиренноответил Планше. – Надо будет порасспрашивать, может, кто и знает… Асредство и правда великолепное, верно?

– Восхитительное! – сказал д’Артаньян,потягиваясь. – Положительно, эти московиты знают толк… – И он добавилвкрадчиво: – Только вот что мне пришло в голову, Планше: для успеха леченияследует его незамедлительно повторить. А потому принеси-ка мне еще стаканчикуиски, живенько…

Д’Артаньян до последнего момента отчего-то полагал, чтонепримиримые враги, эти самые Монтекки и Капулетти, после того, как увиделисвоих мертвых детей, схлестнутся-таки в лютой схватке и на сцене вновьпрольется кровь – чему присутствие их сеньора вряд ли помешает. Завзятые враги,случалось, и в присутствии короля, а не какого-то там итальянского князяскрещивали шпаги.

Однако он категорически не угадал. Капулетти, коему, поубеждению гасконца, следовало, наконец, продырявить врага насквозь, произнесвместо призыва к бою нечто совсем противоположное:

Монтекки, руку дай тебе пожму.

Лишь этим возвести мне вдовью долю

Джульетты.

А Монтекки, словно собравшись перещеголять его вхристианском милосердии, отвечал столь же благожелательно:

За нее я больше дам.

Я памятник ей в золоте воздвигну.

Пока Вероной город наш зовут,

Стоять в нем будет лучшая из статуй

Джульетты, верность сохранившей свято.

На что Капулетти:

А рядом изваяньем золотым

Ромео по достоинству почтим.

Князь, полностью успокоенный столь идиллической картиной, сдостоинством произнес:

Сближенье ваше сумраком объято.

Сквозь толщу туч не кажет солнце глаз.

Пойдем, обсудим сообща утраты

И обвиним иль оправдаем вас.

Но повесть о Ромео и Джульетте

останется печальнейшей на свете…

После чего все присутствующие на сцене живые, а их набралосьнемало – кроме князя и обоих отцов семейств, были еще сторожа, стражники, дамыи кавалеры, – чинной процессией удалились в одну из двух дверей,проделанных в задней части сцены. После чего ожили и юные влюбленные, довольнодолго лежавшие на сцене смирнехонько, как мертвым и подобает, – и,поклонившись зрителям, скрылись в той же двери. Тогда только д’Артаньянсообразил, что представление окончилось. Как ни был он увлечен зрелищем,подумал не без сожаления: «По-моему, Уилл тут самую малость недодумал.Христианское милосердие – вещь, конечно, хорошая и мы к нему должны стремиться,но, воля ваша, господа, а итальянцы еще повспыльчивее нас, гасконцев, так что,если по правде, Монтекки следовало бы, не теряя зря времени, выхватить шпагу,встать в терцину и проткнуть этого самого Капулетти, надежнее всего в горло.Главное, вовремя крикнуть своей свите: „К оружию, молодцы!“ И дело закончилосьбы славной битвой. А если уж совсем по совести, то следовало бы и князю уделитьполфунта стали, чтобы не запрещал дуэли на манер нашего Людовика…»

– Шарль, – тихонько сказала Анна. – Все ужеуходят…

– О, простите… – спохватился д’Артаньян. – Язадумался…

– Это видно. Я и не ожидала, что вы столь заядлыйтеатрал. Пьеса увлекла вас настолько, что вы даже забыли что ни минутанапоминать мне о своих чувствах… Но это и к лучшему. Все-таки мы пришли сюдасмотреть представление…

– Вам понравилось?

– Конечно.

– Я вот одного только в толк не возьму, –признался д’Артаньян. – Вы видели, что Джульетта, когда ожила, ушла как нив чем не бывало? А ведь я уж было решил, что она закололась по-настоящему –Волк меня знаешь, я же видел, как лезвие вонзилось ей в грудь и потокомполилась кровь! Я даже решил, что Шакспур уговорил эту девушку ради высокогоискусства всерьез покончить с собой на сцене…

– Сдается мне, вы в первый раз в жизни были сегодня втеатре, Шарль?

– Ну да, – признался д’Артаньян. – Откуда унас в Беарне театры? У нас все больше петушиные бои, да еще канатоходцы сжонглерами бывают на ярмарках…

– У нее под платьем был пузырь, наполненныйвином, – пояснила Анна. – Его она и проткнула кинжалом…

– Правда?

– Ну вы же видели, что она не выглядела раненой… –Анна прищурилась. – Она вам понравилась, Шарль? Я заметила, вы не сводилис юной Джульетты глаз…

– Анна, перед вашей красотой меркнет все вокруг…

– Ну, а все-таки? Признайтесь честно.

– Премиленькая девушка, – признался д’Артаньян.

– А это никакая не девушка, – сказала Аннаехидно. – Это мальчик. В театрах женские роли всегда играют мальчики…

– В самом деле? – изумился д’Артаньян.

– Честное слово.

– Нет, вы вновь насмехаетесь надо мной?

– Честное слово, Шарль, это юноша…

«Вот те раз, – пристыженно подумал д’Артаньян. –Ну и обманщики же эти англичане! А по виду – совершеннейшая девушка, да ещекакая милашка! Грешным делом, я мимоходом…»

Анна невинным тоном добавила:

– Могу поспорить, милый Шарль, вы успели, глядя на нее,о чем-то таком подумать… Ну, не смущайтесь. Я совеем забыла вас предупредить,что женские роли играют мальчики…

– Сплошной обман, – грустно сказал д’Артаньян,провожая ее к выходу из ложи. – Пузыри с вином какие-то придумали…

– Но не могут же они на каждом представлении убиватького-нибудь всерьез?

– И то верно, – согласился д’Артаньян. –Значит, вы уже не раз бывали на представлениях… А я-то думал, что устроил вамсюрприз…

– Не огорчайтесь, Шарль. Я вам и в самом делеблагодарна. Очень интересная пьеса, спасибо… Как они любили друг друга…

Д’Артаньян, глядя на ее чуть погрустневшее очаровательноеличико, сказал решительно: