Сейчас конец апреля 86-го года, я уже отслужил 2 года. Теперь мы, призыв весны 84-го, называемся «граждане». Но уже знаем, что домой нам не уехать еще месяца три, а то и больше.

Август! Все 20 месяцев в Афгане это слово звучало в угрозах, предостережениях замполита каждому из нас. И в наших подначках друг другу. «Август!» — звучало как приговор. Как сочувствие «назначенным» залетчиками за реальные или мнимые прегрешения.

В апреле — мае уезжают сержанты и те рядовые, кому дадут «дембельский аккорд». Построил что-нибудь полезное в родной части — и домой. Но кто из солдат получит «аккорд», а кто будет тянуть лямку до августа — это решают ротный с замполитом.

Весной 85-го в нашей роте оставили до августа всех дембелей минометного взвода — и сержантов, и рядовых. В марте у них было ЧП — замордовали какого-то февральского «шнура» так, что тот засунул запал от гранаты в ботинок и рванул…

До той весны минометчики жили отдельно от роты, в охранении. Вокруг бригады был своего рода пояс безопасности между нами и Гардезом. В него входили зенитная батарея, противотанковая и несколько других. На одной из них, минометной, базировался и минометный взвод нашей роты. На боевые не ходили — тащились в охранении. Вот и «дотащились»…

Дело замяли, «шнура» комиссовали «по ранению». Но «заплатили» за это дембеля-минометчики. Хотя мордовали-то «молодого» как раз совсем не они — на таком сроке вменяемые люди так никого не гоняют. А они-то были вменяемые парни.

Минометный взвод вернули в роту, и недели три, пока была опасность, что из-за их «залета» «закосят» с дембелем и остальных ротных «граждан», минометчиков каждый вечер жестоко метелили… Причем именно старшие призывы, из-за которых и случился залет. Уникальный, между прочим, случай в истории Советской армии — дембеля избивают других дембелей за издевательства над «молодым». Хоть в Книгу рекордов Гиннесса…

Потом ротный с замполитом все-таки пробили «нашим» дембельский аккорд, до середины мая они развозили по территории бригады какой-то дерн. Типа, «озеленение территории части». Ну, то есть развозили, конечно, большей частью не они, а те же февральские «шнуры». Но тут каждый знал, ради чего старается: одни — чтобы скорее уехать из этого дурдома. Другие — чтобы скорее уехали хоть эти придурки.

И вот все дембеля роты уехали в мае, а минометчики еще в июле ходили с ротой на боевые, на Панджшер. Это после расслабухи-то в охранении!

Но там хоть формально была причина, «залет». Нас-то всех за что?

Я не позволял себе думать про апрель, но делал все, чтобы уехать не в августе. И старался не делать того, что было чревато августом. Я был благодарен ротному, не знаю какими словами убедившему замполита, что я достоин сержантских лычек и должности. Благодарен за то, что этим он ограждал меня от августа.

Я терпел все изощренные докапывания замполита к себе, новоиспеченному «командиру». Чуть что не так с моим «молодым»: «Кто командир отделения?»

Где ты раньше-то был, товарищ замполит? Чего ж так не пекся обо мне по молодости? Ах, ну да, это ж у нас теперь новые веяния: перестройка и всякое такое… Решения XXVII съезда КПСС в жизнь! Искореняем позорные явления в армейской среде! Сурово, бескомпромиссно, по-партийному! Что бы вам бескомпромиссность свою в 84-м начать проявлять…

Ладно, проехали.

Я терпел это, зная «любовь» замполита к себе и понимая, что, оставшись рядовым, буду первым в списке невезучих, оставляемых до августа… Вытерпел. Дождался апреля — вот-вот уж отправки начнутся… Теперь я понимал Марьяна, своего первого замкомвзвода, которого увидел в далеком 84-м на пересылке в Кабуле. Понимал, чего его так колбасило тогда за месяц до начала отправок. Для этого понимания нужно пробыть здесь полтора года.

И тут такой облом — почти весь наш призыв оставляют до августа. Не как залетчиков, нет. Просто с весны 86-го поменяли принцип увольнения в запас. Как специально против нас поменяли. До этого в апреле — мае уезжали все сержанты. На должности ты, не на должности — не важно. Сержант — домой!

Теперь же, по новым правилам, уедут только те выходцы из Гайжюная и Ашхабада, сержантских учебок, кто стоит на сержантской должности. А у нас в роте половина сержантов на должностях — из Ферганы, солдатской учебки. А среди «гайжюнайских» как раз половина не на должностях, хотя и при званиях. Ну, так вот получилось. Кто бы знал… И рядовым — никаких больше «аккордов».

Вот и выходит, что из 25 «граждан» в роте домой собираются… пятеро! Пятеро счастливцев, которым повезло учиться на сержантов и на момент приказа оказаться на сержантской должности! Пятеро, которые приехали в Афганистан в ноябре, на три месяца позже нас. И на три месяца раньше уезжают…

За неделю до боевых роту построили и объявили, что домой едут Толян Кочетов, Серега Мельников, Леня Шеин, Олег Петров и Алик Исмаилов. А остальные… Остальные начинают готовиться к боевым.

— Что, все? — не веря своим ушам, спросил кто-то из наших.

— Все! — последовал жесткий ответ ротного. — И отставить разговоры!

Старший лейтенант Плотников прекрасно понимал чувства своих солдат. Он тоже в Афгане уже почти два года. Прошел с нами все операции — сначала взводным, потом ротным. Вместе с нами голодал и мерз на Алихейле. Умирал от жары и жажды на Панджшере. Рисковал своей и нашими жизнями. А я-то теперь понимаю, что второе — намного труднее и страшнее… И теперь ему предстояло рисковать ими вновь. Жизнями 20 пацанов, которые честно оттрубили свои два года и уже могли и ДОЛЖНЫ были бы уехать домой. Он знал, как увольняли до этого. Знал, на что мы надеялись, чего ждали. Ведь и для офицеров долгожданная «замена» — дело нешуточное!

Никогда не забуду, как той же самой весной 86-го замкомроты мудохал за офицерскими каптерками своего заменщика. Тот прибыл месяца на два позже, чем должен был замениться наш Вася. Скорее всего, по причинам, никак от молодого неуклюжего старлея не зависевшим. Больше того, он, похоже, и знать не знал, что «опоздал»… Однако бесшабашного, порой отвязного, но при этом уважаемого нами замкомроты все это не интересовало. А бить он умел.

Теперь ротный понимал наши чувства и эмоции. Он и сам, видно, был обескуражен, потому-то и застряли у него в горле и толком даже не запомнились мне какие-то штампованные фразы про «сложную оперативную обстановку».

Но он был наш командир, а мы были его солдаты — те, с которыми ему предстояло идти на очередную «войну» и на которых он должен был по-прежнему рассчитывать. Потому и заскрежетал металл в его голосе:

— Увольняемые — к старшине, получать парадки! Остальные — в ружейную комнату, получать оружие и РД. Готовиться к строевому смотру! Ррразойдись!

Командир, не оборачиваясь, ушел. А рота еще несколько минут стояла, словно в оцепенении.

Это чуть позже «добрые» Пахом с Никулиным начнут подкалывать:

— Ну что, Тема, говорили мы тебе: «Чистые погоны — чистая совесть!» Нет, ты, блин, не слушал — вот тебе облом! Вот и засунь теперь себе в жопу свои лычки!